Отец и сын

Дед князя И.П. Шуйского, Иван Васильевич, был видным воеводой, наместничал в разных городах, заслужил боярский чин.

Его отпрыск Петр Иванович появляется в источниках под 1539 г. на скромном посту головы в оборонительном походе русской армии под Коломну. В период «шуйского царства» он становится серьезной фигурой (хоть и молодой человек), - не зря в 1545 г., когда период господства Шуйских минул, на Петра Ивановича была наложена монаршая опала… Впрочем, из числа опальных он быстро выбыл: уже в 1547 г, князь получает воеводское назначение, затем становится наместником во Пскове, выполняет такие поручения царя, которые говорят об очень высокой степени доверия. Немудрено, что в 1550 г. Петр Иванович становится боярином, добыв, таким образом, высший чин в московской служебной иерархии. В 50-х гг. он сыграл ключевую роль в завоевании Казанской земли и усмирении первых мятежей против русской власти. На протяжении нескольких лет Петр Иванович был главным управителем всех казанских и «черемисских» дел. Впервые годы Ливонской войны он играет роль одного из ведущих полководцев на этом театре военных действий. В 1558 г. Петр Иванович возглавляет русскую армию в Ливонии, берет города, действует в высшей степени удачно. Именно он взял Юрьев. За это князь и младшие воеводы удостаиваются от Ивана IV «великого жалования». Осенью 1558 г. царь принял их в Троице-Сергиевой обители. Там он «…жаловал их любовными и приветными словесы… их праведную прямую службу похваляя и жалование великое им обещая, и велел им ехати за собою в село свое в слободу Александровскую. И в слободе государь бояр и всех воевод пожаловал шубами и кубки и аргамаки и кони и доспехи давал им и землями и кормлением их довольно пожаловал, и во всем им свое великое жалование показал» . Долгое время Петр Иванович является ближайшим помощником другого крупного военачальника - князя Ивана Федоровича Мстиславского. Во время взятия Полоцка в 1563 г. Петр Иванович был вторым воеводой большого полка и, следовательно, на правах своей высокой должности входил в состав штаба победоносной армии. Затем он был оставлен командовать гарнизоном полоцкой крепости. К несчастью, блестящая его карьера закончилась трагически. В 1564 г., наступая на Оршу, московские полки подверглись страшному разгрому у селения Чашники. Иван Петрович был тогда главнокомандующим. Поражение покрыло позором его имя: Иван Петрович, сбитый с коня, «…з дела пеш утек и пришел в литовскую деревню; и тут мужики его ограбя и в воду посадили» … Однако это бесчестие никак не лишает князя славы всех предыдущих его побед.

Таким образом, будущий защитник Пскова имел в лице деда и отца двух выдающихся военачальников своего времени. Ему было у кого поучиться воинскому искусству: ближайшая родня всю жизнь воевала и управляла людьми… Это очень важно для понимания того, как складывалась его личность. В XVI веке не существовало каких-либо военных училищ. Ни средних, ни высших. Подавно, и речи не шло о создании какой-нибудь академии генштаба. Главной школой полководца оказывалась его собственная семья. Чем выше стояли родственники в военной иерархии, тем больше он мог получить от них тактического и стратегического опыта с верхних эшелонов командования. Они обороняли крепости - значит, и он мог узнать от них, как надо оборонять крепости. Они били врага в чистом поле - так и ему доставались знания о том, как бить врага в чистом поле. С этой точки зрения, род Шуйских представлял собой лучшую академию изо всех возможных в России того времени.

Опричники. Художник Н.В. Неврев

Иван Петрович, как и Хворостинин, записан в «Дворовую Тетрадь» (как дворовый сын боярский по Суздалю), но не попал в «Тысячную книгу» . Первые его службы известны по 1562 г. Это может свидетельствовать о том, что родился он, скорее всего, где-то между 1536 и 1545 гг. Точнее определить трудно: даже у тех, кто был в XVI столетии крупнейшими фигурами в русской политике или военном деле, даты рождения в большинстве случаев неизвестны.

Сам Иван Петрович начинал службу, как и отец, на относительно скромных должностях.

В полоцком походе 1562–1563 гг. он всего-навсего один из знатных людей в свите государя. Честь без власти.

В конце 1568-го или начале 1569 г. он уже назначается на воеводство в Донков, одну из небольших крепостей на юге России. Такая же крепостица на пути у хищной степной конницы, такой же маленький гарнизон, как и в Шацке, где начиналась карьера великого Хворостинина. Все сходится. Два маршрута славных русских воевод XVI века на первых порах имеют немало сходства. Школа военачальника по нормам, принятым в Московском государстве, включала в себя тяготы «армейской лямки» на нижних уровнях военной иерархии. «Пускай его потужит…» Для всех. В том числе и для самых родовитых персон.

Но только на первых порах…

Только в молодости.

Восхождение

Князь Шуйский по рождению своему мог претендовать на то, что князь Хворостинин должен был вырывать у судьбы долгой, честной, отважной службой. Один из них входил в узенький слой высшей русской аристократии, те несколько десятков родов, которые имели право занимать лучшие военные, административные и придворные должности в Московском государстве. Другой по крови чуть-чуть не дотягивал до высшего уровня знатности. Эта дистанция, на первый взгляд незначительная, сыграла в судьбе двух блистательных «командармов» ключевую роль. Опричнина стала нарушением сложившегося порядка вещей, и она сошла на нет, не принеся добра, мало выведя к вершинам военной иерархии достойных и талантливых людей. Того же Хворостинина она «подкинула» не столь уж высоко… Но вместе с ее исчезновением для людей, не связанных со знатнейшими родами, уменьшилась возможность обходить глыбу высшей аристократии. Немногих царь мог приблизить к себе и дать высокий чин, если они происходили не то чтобы из «худородных людишек», а хотя бы из «аристократии второго ранга», - вроде тех же князей Хворостининых, Охлябининых, Телятевских, или же представителей знатных, но захудалых боярских семейств Москвы.

У Хворостинина, несмотря на его очевидный воинский талант и не менее очевидные боевые заслуги, служба на вторых ролях могла тянуться десятилетиями. Шуйский достиг высоких чинов почти сразу. Таков был обычай того времени: знатнейшему человеку давали понюхать пороху на должности в свите, сопровождавшей государя во время больших походов, - например, рынды (телохранителя-оруженосца), поддатни (помощника рынды) или иного свитского человека; затем выдерживали недолгое время в простых воеводских чинах, чтобы он мог примерить на себя тяготы военной работы, и если армейская карьера манила его, то дальше он получал только первостепенно важные посты.

Так было и в судьбе Ивана Петровича.

Замок Каркус (Каркси). Фото конца XX века

Для карьеры ему не понадобилась опричнина. Князья Шуйские прекрасно чувствовали себя и в земщине. Правда, один из них, князь Иван Андреевич, решил упрочить положение рода, женив сына Дмитрия на дочери Малюты Скуратова - большого царского любимца, пономаря в опричном «Слободском ордене». Под занавес опричнины и сам Иван Андреевич оказался в числе опричных бояр. Но всё остальное семейство Шуйских оставалось в земщине. Возможно, тут сыграла роль лукавая предусмотрительность. В иные годы опасность представляла опричнина, и пребывание вне ее могло привести к потери статуса; в другие же становилось опасно оказаться внутре опричнины. Так вот, Шуйские, как видно, решили сохранить семейство при любых обстоятельствах: если одна ветвь его будет истреблена или попадет в опалу, то другая сохранит жизнь, власть, влияние… Род, так или иначе, выживет и продолжится.

Во-первых, уже в 1569–1570 гг., оставшись на второй год воеводой в захолустном Донкове, Иван Петрович получил право возглавить трехполковую оборонительную рать против крымских татар. Во-вторых, в следующем, несчастливом для русской армии 1571 г., когда Девлет-Гирей прорвался к Москве, Шуйский командовал полком левой руки. После отхода крымцев ему доверили сторожевой полк, сведенный из остатков московских войск. Для того, чтобы вести своих людей, князю требовалось тогда страшное напряжение воли: в горящей столице погиб его младший брат.

В августе 1572 гг. вооруженные силы России проводили большую оборонительную операцию против того же Девлет-Гирея, окончившуюся поражением татар у Молодей. Тогда Шуйский вновь был поставлен во главе сторожевого полка. Весь полк насчитывал 2063 бойца - «детей боярских и казаков с пишальми». В прямом и непосредственном подчинении у Ивана Петровича находилось около 960 человек - примерно столько же, сколько было и у Хворостинина в те дни… С той лишь разницей, что Шуйский получил под команду такой отряд всего-то после трех неполных лет службы в воеводских чинах.

Первой бой с крымцами принял у Сенькина Брода именно Шуйский. Впоследствии воевода со своим полком участвовал в больших боях, обороняя гуляй-город. Именно бойцы его полка взяли тогда в плен лучшего татарского полководца - Дивей-мурзу .

Что произошло в судьбе князя? Он дважды подвергся самому серьезному испытанию на прочность изо всех возможных. Он дрался в двух баталиях, где не о чести и не о добыче приходилось думать, а только о сохранении жизни. Враг смертельный, беспощадный, настроенный на уничтожение русских полков, отчасти преуспевший в этом, бился против ратников Шуйского, против него самого глаза в глаза.

После двух таких встрясок Иван Петрович должен был считаться человеком, сведущим в военных делах и отважным. В 70-х г. ему жалуется чин боярина. По одним данным, это произошло в 1572 г., по другим - в 1576-м.

После взятия Полоцка русское наступление на западных рубежах остановилось. Победы первых лет войны не получили достойного продолжения.

В середине 1570-х гг. Иван Грозный пытается изменить ситуацию на Ливонском фронте личным участием в наступательных операциях. Так, в конце 1572 г. (опричнины к тому времени уже и след простыл) царь идет с большой армией под Пайду и берет ее в январе 1573-го, обновив, таким образом, старые лавры покорителя Полоцка. Шуйский участвует в походе на той же должности - первым воеводой сторожевого полка. Тогда же он принимает участие в другой победоносной операции - взятии Каркуса; в ней русские войска соседствуют с контингентом полузависимого от России правителя, ливонского короля Магнуса. Русский корпус продолжает удачно начавшееся наступление и берет мызу Ропу. Однако в дальнейшем наших воевод постигла неудача: под городом Коловерь их разбили. В том сражении погиб родственник Ивана Петровича - князь Иван Андреевич Шуйский, тот самый, породнившийся с Малютой. Да и сам Малюта Скуратов также, кстати, побывал тогда в Ливонии. Он сложил голову несколько раньше - в январе 1573 г. под стенами Пайды. Несмотря на поражение полевой армии в открытом бою и значительные потери, взятые крепости остаются за русскими.

Во второй половине 1573 г. князь Шуйский наместничает во Пскове вместе с крещеным ногайцем князем П.Т. Шейдяковым. Эта роль станет для него привычной: во Псков с Шейдяковым и другими военачальниками его будут назначать неоднократно в конце 70-х - начале 80-х гг. Как правило, Иван Петрович числится вторым воеводой, но выполняет роль наиболее активного и ответственного командира. Воеводство (хотя бы и на втором месте) в богатом и славном Пскове - большая честь.

Царь видит в Иване Петровиче толкового военачальника. Продолжая давление на неприятеля в Ливонии, Иван Васильевич вторгается туда летом 1577 г. с большой русской армией и союзным войском короля Магнуса. Судя по документам того времени, для похода планировалось собрать очень значительные силы: более 19 000 дворян, казаков и стрельцов, мощную артиллерию. Ивана Петровича назначили вторым воеводой в большой полк. Первым воеводой расписан крещеный татарский «царь» Семион Бекбулатович, особа необыкновенно знатная и пользовавшаяся безграничным доверием государя. Однако, по всей видимости, реальное командование армией осуществляет тогда именно князь Шуйский. Разумеется, выполняя приказания самого Ивана IV. Кто тут в большей степени исполняет роль полководца, а кто - политика? Был ли Шуйский простым администратором при царе, или же он вел компанию на тактическом уровне, а Иван IV занимался политическими вопросами и принимал стратегические решения? Невозможно с полной определенностью ответить на эти вопросы. Но в любом случае львиная доля командирской работы ложилась именно на него.

Этот поход принес воеводе, да и всей нашей армии, значительный успех. По разным источникам, русские полки, а также отряды Магнуса взяли тогда то ли 24, то ли даже 27 ливонских городов, в том числе и довольно значительные - Режицу, Чествин, Линовард, Кесь (Венден). О чем это говорит? Шуйский - насколько его командную волю можно отделить от воли государя, - оказался хорошим тактиком. Упорным, энергичным, державшим армию в кулаке.

Карта Ливонии (предположительно XV в.)

Сдавшимся городам и замкам царь обещает оказать милость и, действительно, мягко обходится с их жителями. Напротив, сопротивление подавляется с большой жестокостью. Впрочем, польско-литовские гарнизоны малочисленны и не способны противопоставить русской мощи эффективную оборону.

Неожиданной помехой на пути к осуществлению царских планов оказывается Магнус, правитель буферного королевства Ливонского. Доселе он был верным союзником Московского государства. Но в 1577 г. Магнус проявляет излишнюю самостоятельность. Он договаривается с местной знатью о передаче городов ему, т. е. в состав его «буферного» королевства. Многие идут на это с радостью, опасаясь прямого захвата русскими войсками и власти переменчивого нравом Ивана IV. Бояться им было чего: прежде жители Юрьева-Ливонского (Дерпта) и Полоцка жестоко пострадали от Ивана Васильевича, а молва о новгородском разгроме 1570 г. и бесчинствах опричников под Таллином получила широкое распространение. Прибалтика наполнена была летучими листками и публицистическими сочинениями о зверствах Ивана IV, частично преувеличенных. Но и в той части, где сведения о суровости царского характера были верны, хватало подробностей, способных оледенить самое храброе сердце. Уже после окончания войны выйдет книга немца-пастора Павла Одерборна, живописавшего кровопийство русского государя с небывалыми выдумками, в духе какого-то ветхозаветного суперзлодейства. Одерборн врал изрядно; однако труд его поучителен тем, что в нем отразился панический ужас ливонского населения перед властью Ивана Грозного.

К сожалению, отчасти этот ужас был оправдан…

Магнусу один за другим сдаются города и замки, однако государь Иван Васильевич не рад этому. Ведь он сам явился «в свою вотчину»! К чему теперь посредник между ним и местным населением, когда русские пушки способны уговорить кого угодно? К чему буфер между ним и плательщиками податей, держателями земель, каковые могут быть отданы русским помещикам? Взятие городов обойдется дороже, чем их мирное подчинение? Но, во-первых, для силы, собранной в 1577 г., потери не страшны, и, во-вторых, двойное подчинение, хотя бы и установленное мирным путем, недорого стоит в глазах Ивана IV.

Государь отправляет ливонскому королю гневное послание. Там он говорит ясно: у России сейчас достаточно сил для очистки всей страны без вмешательства Магнуса; если ему мало владений, доставшихся раньше, он может убираться к себе в Данию или отправиться на воеводство в Казань. Полки Грозного занимают Магнусовы новые приобретения . Сам король ливонский со свитой по требованию Ивана Грозного выходит из сдавшегося ему Вендена. Царь всячески унижает и бесчестит его , подвергает аресту и некоторое время держит в ожидании смертной казни. Потом прощает и даже дает небольшой удел. Но отношения между прежними союзниками, как видно, оказались капитально испорченными. Более того, Венден затворяет двери перед царем и начинает артиллерийский обстрел русского лагеря. Город берут штурмом. Инициаторы сопротивления подрывают себя порохом, с прочими русское командование обходится весьма неласково; впрочем, население иных городов, сдавшихся Магнусу, а потом занятых русскими войсками, также стало свидетелем серии казней: казнили приближенных короля.

Жестокость по отношению к тем, кто защищал свои города, и суровость, проявленная Иваном Васильевичем в «деле Магнуса», настроили местное население неблагожелательно по отношению к новым властям. В дальнейшем переход земельных владений от ливонцев к русским помещикам явно не улучшил отношений. С самого начала Ливонской войны местные жители в большинстве своем находили мало поводов радоваться русскому завоеванию и поддерживать наши армии; теперь они получили еще несколько весомых аргументов в пользу мятежа. Если наш государь хотел навеки закрепить за Россией этой край, наверное, ему стоило подумать о более мягкой и более гибкой политике на присоединенных землях. Вероятно, несколько большая мягкость была уместна и в отношении Магнуса. Да, тот повел себя как авантюрист, пытаясь спекулировать на «русской угрозе». Однако слабый и своевольный союзник все же намного лучше, нежели открытый враг.

Герцог Магнус Гольштейн, епископ Эзельский

В Московском государстве по городам и областям рассылаются царские послания с известиями о приобретении новых земель и городов в Ливонии. Но стратегически итоги масштабного вторжения в Ливонию оказались ничтожными. Пик успехов русского оружия в этой войне был пройден пятнадцатью годами ранее, после взятия Полоцка. Формально в 1577 г. под контролем у московского государя оказалось значительно бoльшая территория, нежели в 1563-м. Но вскоре после того, как русская армия покинет занятые ею земли, неприятель с легкостью отобьет несколько городов. Единственный союзник Московского государства на этом театре военных действий, Магнус, в 1578 г. перейдет на сторону поляков. Вероятно, ему трудно было простить то страшное унижение, которому подверг его Иван Васильевич, и те потери, которые он понес в связи с крахом своей авантюры.

Осенью 1577 г. царь обо всех этих печальных событиях, которые произойдут в ближайшем будущем, знать еще не мог. Он доволен. Возвращаясь из похода, Иван Васильевич устраивает пир, на котором среди прочих воевод присутствует и князь Шуйский. С тех пор царь ценит воеводу и благоволит ему. Знаком высокой милости станет приглашение Ивана Петровича на празднество в честь женитьбы государя на Марии Нагой (1581). Царские свадьбы того времени посещали только те вельможи, кем государь особенно дорожил.

По окончании большого Ливонского похода Шуйский возвращается во Псков, на воеводство, где и пробудет до начала правления Федора Ивановича.

1578 г. положил предел удачам Московского государства в Ливонии. Кесь пришлось отдать неприятелю, а при попытке вернуть город русское войско было разгромлено.

С 1579 г. над западными землями России нависает мрачная тень польского короля Стефана Батория. На протяжении нескольких лет он вторгается с огромными наемными армиями на нашу территорию и берет один за другим наши города. В руки поляков попадают Полоцк, Великие Луки, Заволочье, а также несколько других менее значительных крепостей. Кажется, никто не способен остановить грозного противника. Он дерзко вызывает на бой самого Ивана IV. Стремительные отряды поляков наносят нашим ратям поражение за поражением. Вот они уже в Тверской земле, и сам царь из своей резиденции в Старице видит полыхающие в отдалении пожары. По натуре своей Баторий - государь-кондотьер. Он знает толк в военном деле, он решителен, свиреп, энергичен, талантлив. У польской шляхты воинственный Баторий пользуется популярностью. Король располагает достаточными средствами, чтобы восполнять потери, которые несут корпуса вторжения в боях с русскими гарнизонами. А Россия уже разорена вконец долгой кровопролитной войной, эпидемиями, опричными репрессиями. Крестьяне, обнищав, разбегаются от государева тягла в места дикие и отдаленные. Помещики скрываются «в нетях» от царских приставов, набирающих новые полки.

Московское государство находится на грани стратегической военной катастрофы.

У Пскова то и дело концентрируется русское войско для нанесения контрудара по Баторию, для помощи осажденному Полоцку. Однажды полки во главе с князем Шуйским выдвигаются к псковскому «пригороду» Порхову. Он готов в любой момент сцепиться с Баторием. Но до решающего сражения дело не доходит. Высшее русское командование, включая и самого царя, проявляет робость и нерешительность. В XVI столетии, говоря о бое лицом к лицу с неприятелем, называли его «прямым делом». Так вот, выйти на «прямое дело» с громадой польско-литовских сил Иван Грозный не решался. Более того, он не отдавал такого приказа своим военачальникам. И, вероятно, не напрасно государь больше уповал на крепость стен, нежели на искусство воевод и отвагу воинов. Во-первых, к тому времени у России для отпора осталось не столь уж много сил: еще одна разгромленная армия могла означать худшее - без защиты осталась бы сама русская столица. Во-вторых, войска пали духом и утратили стойкость, присущую им еще несколько лет назад. Они в большей степени способны были изображать сильный заслон, нежели на самом деле оказывать серьезное сопротивление оккупантам. Стоило ли предъявлять неприятелю степень деморализации полевых русских войск?

Псковские воеводы спешно приводят в порядок обветшавшие укрепления. Гарнизонные стрельцы, дворяне и их начальники, а также псковичи, сбежавшиеся под защиту крепости, приводятся к крестному целованию в том, что будут отстаивать город от иноземных полчищ.

В 1581 г. сам Баторий приходит с новой армией под древние стены Пскова. Через бойницу за строительством вражеского лагеря наблюдает князь Иван Петрович Шуйский, второй воевода городского гарнизона. В ближайшие месяцы его ждет новое испытание…

Русская аристократия того времени жила богато, имела всё, что душа пожелает. А персоны из высшего ее слоя, самые «сливки», имели к тому же полное преобладание над остальным дворянством в делах службы. По биографии Ивана Петровича видно, насколько он легче и быстрее выходит в чины, нежели всё тот же заслуженный Хворостинин - аристократ «второго ранга». Но вот настает час, когда за хорошую жизнь, за право на господство, за непререкаемую власть надо платить. Требуется в жестокой борьбе одолеть сильного и опасного врага. Само время проверяет на прочность национальную политическую элиту. Она выращена своим народом органично, поколение за поколением, и обязана постоянно доказывать право на существование всего народа . Если надо - кровью, а если потребуется - то и жизнью своей. Чего она стоит? Крепка ли? Является ли она сама сильным и опасным врагом? Или превратилась в сборище баловней судьбы? Если она даст слабину, то все общественное здание может рассыпаться, погребая под собой знатных и незнатных, воевод, дворян, стрельцов… и последних бедняков вместе с ними.

Псковский триумф

По горячим следам борьбы за Псков местный иконописец Василий создал «Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков». Автор был очевидцем главных событий осады, его рассказ подробен и точен. К Ивану Петровичу Шуйскому он относился с великим почтением, подавал его читателям как главного вождя осажденных и вкладывал в уста воеводы речи, свидетельствующие о храбрости, преданности государю, твердости в православной вере.

Так, незадолго до осады Иван Петрович был вызван в Москву Иваном IV. Это подтверждается другими источниками - воевода действительно присутствовал на свадьбе государя и Марфы Собакиной. Тогда, по мнению иконописца Василия, царь допытывался, в каком состоянии находятся городские стены и хватает ли для обороны людей. Воевода ответствовал Ивану Васильевичу: «Надеемся, государь… твердо на Бога и на истинную Богородицу нашу, необоримую крепкую стену, и покров, и христианскую заступницу, и на всех святых, и на твое государево царское высокое имя, что град Псков, всячески укрепленный, может выстоять против литовского короля». По словам автора «Повести», Иван Грозный, услышав такие слова, возложил на Шуйского ответственность за оборону города: «С тебя одного подобает спрашивать мне за всю службу, а не с других товарищей твоих и воевод». Официально Иван Петрович не был во Пскове главным из воевод. Выше него стоял князь Василий Федорович Скопин-Шуйский. Однако царский указ давал ему особые полномочия - решать все важнейшие дела по собственному разумению. Так и происходило на протяжении всей осады.

Почему Иван Грозный отдал такое распоряжение? Почему он верил в Шуйского более, чем в кого бы то ни было? Да ведь именно он был фигурой номер один в воеводском списке последнего большого похода в Ливонию, возглавленного самим царем! Следовательно, князь произвел на Ивана Васильевича самое отрадное впечатление своими деловыми качествами. Показал себя в деле.

Узнав о приближении королевской армии, Шуйский распределил между командным составом гарнизона отдельные участки стены и привел своих воинов в боевую готовность.

Крепость Кром, Псков. Современная фотография

Неделю спустя, когда основные силы поляков подтянулись ко Пскову и начали окружать его со всех сторон, стараясь блокировать основные дороги, городские пушкари открыли огонь. Не имея полевых укреплений, противник нес от русского огня большие потери. С ближних к Пскову позиций он должен был отойти. Наши артиллеристы заметили, где Стефан Баторий поставил шатры своей ставки. Днем по этому месту никто не стрелял. Зато ночью, когда противник не был готов к отпору и не очень понимал, что происходит, королевская ставка подверглась массированному обстрелу. Погибли дворяне Батория. Король приказал перенести ставку на более безопасные позиции - подальше от псковских орудий. Его подчиненным велено было рыть окопы и ставить «туры» - передвижные укрепления для подвода стрелков и пушек под самые стены.

Королевская армия насчитывала порядка 40–60 тысяч бойцов, в том числе отряды опытных наемников, собранных по всей Европе. Помимо поляков и литовцев, значительную часть ее составляли венгры, были немецкие отряды. Шуйский мог ей противопоставить, по разным подсчетам, от 7 до 15 тысяч дворян, стрельцов и вооруженных горожан .

Благодаря тому, что до наших дней дошли официальные документы Разрядного приказа - «Генерального штаба» в Московском государстве, - известны имена всех основных военачальников, защищавших Псков от Стефана Батория. Помимо уже названных князей И.П. Шуйского и В.Ф. Скопина-Шуйского, псковский гарнизон возглавляли воеводы Никита Иванович Плещеев-Очин, князь Андрей Иванович Хворостинин по прозвищу Старко, князь Владимир Иванович Бахтеяров-Ростовский, князь Василий Михайлович Лобанов-Ростовский. Помимо князя Бахтеярова всё это были опытные люди, побывавшие в походах и при обороне крепостей на высоких постах. Иван IV, зная стратегическую важность Пскова, на протяжении нескольких лет держал там сильный командный состав.

Помимо воевод известны также имена голов, то есть командиров меньшего ранга. Это Андрей Васильевич Замыцкий, Леонтий Иванович Аксаков, князь Василий Иванович Мещерский, Клим Данилович Милюков, Константин Дмитриевич Поливанов, Григорий Семенович Овцын. Среди них наибольшим опытом отличался Поливанов, бывший когда-то крупным воеводой в опричнине.

Противник знал этих людей: немудрено было оценить их способности, не раз проявлявшиеся на полях сражений Ливонской войны. По сведениям поляков, «…из них пользовался большим уважением у московского царя Иван Шуйский по своему уму, Хворостинин по телесной и нравственной силе; поэтому, хотя Василий [Скопин-Шуйский] был старше Ивана, однако главное начальство поручено было Ивану… Среди начальников пехоты особенную репутацию серьезности и мужества имел Козецкий, пользовавшийся также расположением великого князя ради храбрости своей и высокого роста». Очевидно, «начальниками пехоты» названы головы, а Козецким поименован Замыцкий.

Псков славился мощными укреплениями. Город раскинулся на огромном пространстве у слияния рек Великой и Псковы. Первая из них протекала с юга на север, а вторая - с востока на запад, охватывая плавной дугой псковские предместья с запада. Район Завеличья, располагавшийся на западном берегу Великой, не был обнесен крепостными сооружениями. Поэтому его не собирались оборонять и сразу отдали Стефану Баторию. Сердцем города был Кром - древняя крепость, твердыня, возвышавшаяся на холме над речным углом. В Кроме стоял Свято-Троицкий соборный храм Пскова. Второй пояс укреплений располагался к югу от Крома. Он носил название «Довмонтов город», по имени литовского князя, служившего псковичам в XIII веке и прославившегося воинскими подвигами. Большое пространство охватывал «Середний город». Его стены представляли собой границу Пскова в XIV столетии. Город давным-давно вырос из нее, как юноша из детской рубашечки. Главной линией обороны, за обладание которой и шла борьба в 1581–1582 гг., стал «Большой город» или, иначе, «Окольный город». Он состоял из новых мощных укреплений: «Стена большого города… простиралась на десять километров, имела тридцать семь башен и сорок восемь ворот. Стены были многоярусными, с удобными переходами на стены и подземными ходами, позволяющими маневрировать силами» . За Псковой укрепления продолжались.

Мощь городских оборонительных сооружений вызывала почтительное отношение даже у противника: «Со всех сторон имеются очень крепкие башни, сделанные из… камня. Так как башни прежней постройки недостаточно были равны между собою и вследствие того не прикрывали себя взаимно от пушечных выстрелов, направленных от одной к другой, то, поставив с углов тех новые стены и покрыв их весьма толстым дерном, и разместив по ним окна (бойницы) он (московский царь) устроил так, что они находились на равном друг от друга расстоянии. У тех же башен, которые оказались частью слишком тесными, частью слишком непрочными для того, чтобы могли выдержать выстрелы от тяжелых орудий, с внутренней стороны на удобных местах расставил другие башни… деревянные, сделанные с великим тщанием из самых крепких бревен и снабдил их достаточным количеством больших пушек… Так как московский царь… полагал, что нисколько не должно сомневаться в том, что король по взятии Лук направится ко Пскову, то снабдил его весьма хорошо всем нужным для выдержания осады и приказал все свезти туда в огромном количестве». Пороха, снарядов, продовольствия в городе хватало. Он был обеспечен всеми необходимыми для «осадного сидения» припасами.

Псково-Печерский монастырь

Расположение псковских укреплений фактически диктовало осаждающим планы их штурма. Захват Запсковья ничего не решал: даже в случае успеха королевская армия оказалась бы перед водной преградой (Псковой) и высокими стенами Крома. Атака через реку Великую, пока ее не сковал лёд, была бы, несомненно, безумным предприятием. Форсировать полноводную Великую под огнем русских пушек и пищалей - значит обрекать армию на истребление. Таким образом, оставался Большой город. Точнее, южный - юго-восточный участок его стен, не защищенный от вражеского приступа реками. Но здесь и укрепления были наиболее мощными. Ключом ко всей позиции оказалась Покровская башня. Именно она представляла собой наиболее уязвимое место Большого города. По ней королевские артиллеристы могли вести огонь с трех сторон: с юга (фронтальный обстрел), от позиций в районе Мирожского монастыря (фланговый обстрел) и, хуже всего, еще из-за реки Великой, в тыл. Соответственно, главные силы защитников города концентрировались именно здесь.

7 сентября началась бомбардировка города. Мощная осадная артиллерия Стефана Батория снесла Покровскую башню, разбила на двадцать четыре сажени стену рядом и еще на шестьдесят девять - в других местах, сильно повредила Угловую и Свинусскую башни. Такие проломы как будто зазывали неприятеля совершить дерзкую атаку. Именно это и произошло: король отдал приказ начать общий штурм на следующий день.

В наиболее опасном месте - на участке от Покровских до Свинусских ворот - Иван Петрович поставил опытного воеводу князя Андрея Ивановича Хворостинина, брата великого полководца Дмитрия Хворостинина.

Гетман Ян Замойский

Автор «Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков» рассказывает: «В пятом часу дня… литовские воеводы и ротмистры, и все градоемцы, и гайдуки проворно, радостно и уверенно пошли к граду Пскову на приступ…» Во Пскове ударил сигнальный колокол у церкви Василия Великого. «Государевы… воеводы со всеми воинами и стрельцами… изготовились и повелели из многих орудий по вражеским полкам стрелять. Стреляя беспрестанно из орудий, они многие полки побили; бесчисленно литовских воинов побив, они устлали ими поля. Те же упорно, дерзко и уверенно шли к городу, чудовищными силами своими, как волнами морскими, устрашая… Все бесчисленное войско, закричав, устремилось скоро и спешно к проломам в городской стене, щитами же и оружием своим, и ручницами, и бесчисленными копьями, как кровлею, закрываясь. Государевы же бояре и воеводы со всем великим войском, Бога на помощь призвав, бросили христианский клич, призывно вскричали и так же стойко сражались с врагом на стене. А литовская бесчисленная сила, как поток водный, лилась на стены городские; христианское же войско, как звезды небесные, крепко стояло, не давая врагу зайти на стену. И был гром великий… и крик несказанный от множества обоих войск, и пушечных взрывов, и стрельбы из ручниц… Пролом, пробитый литовскими снарядами, был велик и удобен для прохода, даже на конях можно было въезжать на городскую стену… Поэтому многие литовские воины вскочили на стену града Пскова, а многие литовские ротмистры и гайдуки со своими знаменами заняли Покровскую и Свинусскую башни и из-за щитов своих и из бойниц в город по христианскому войску беспрестанно стреляли. Все эти проверенные лютые литовские градоемцы, первыми вскочившие на стену, были крепко в железо и броню закованы и хорошо вооружены…» Приближенные подходили к Стефану Баторию и поздравляли его с победой. Однако до победы было далеко: защитники Пскова продолжали оказывать сопротивление на стенах. «Государевы… бояре и воеводы и все ратные люди, и псковичи с ними тоже крепко и мужественно бились: одни под стеною с копьями стояли, стрельцы стреляли по врагам из пищалей, дети же боярские из луков стреляли, другие же бросали в них камни, остальные, кто как мог, помогал спасению града Пскова. И из орудий непрестанно по врагу стреляли и никак не давали сойти в город. Литовское же воинство упорно и настойчиво со стен, и из башен, и из бойниц беспрестанно стреляло по русскому воинству… И можно было видеть, как христианские воины, словно пшеничные колосья, вырванные из земли, погибали за христианскую веру. Другие же изнемогали от многочисленных ран, нанесенных литовским оружием, и ослабевали от усталости - день тогда был очень солнечный и знойный; но все крепились…» Штурмующим отрядам из королевского лагеря пришла подмога - еще две тысячи свежих бойцов. Настал решающий момент боя. Русских немногое отделяло от поражения. Однако защитников Пскова выручило искусство артиллеристов. Они установили на насыпи, недалеко от пролома, мощное орудие «Барс» и ударили по Свинусской башне, занятой неприятелем. Меткая стрельба выбила из строя множество нападающих. Их напор ослабел.

Наконец русские заложили под Свинусскую башню пороховой заряд. На ее развалинах как раз укрепилась свежая группа, недавно прибывшая из расположения королевских войск. В ее состав входили высокородные вельможи, решившие поднести королю победу на блюдечке. Чудовищный взрыв потряс руины башни. По словам очевидца, польские шляхтичи «…смешались с псковской каменной стеной Свинусской башни и из своих тел под Псковом другую башню сложили…»

Штурмовые отряды, понеся громадные потери, все еще не были остановлены королем от дальнейших попыток. Бой продолжался. Псковское духовенство, желая ободрить воинов, противостоящих натиску «градоемцев», принесли из соборной церкви Св. Троицы чудотворную икону Богородицы Печерского монастыря, иные образы и чудотворные мощи. Монахи, несущие иконы и мощи, встали у самого проломного места, призывая усталый гарнизон биться насмерть.

Рейнгольд Гейденштейн, находившийся во вражеском стане, приводит в своих «Записках о Московской войне» любопытные подробности осады. Рассказывая о решающем моменте первого штурма, он пишет: «…в то время, как наши были задержаны при взятии стен, Иван Шуйский разъезжал тут и там на раненом коне; он своими угрозами, просьбами, наконец, даже слезами, и с другой стороны епископ, выставляя мощи и иконы, успели остановить бегство и ужас своих. Враги сперва стали стрелять в наших из пушек и бросать камни, в то время как наши в свою очередь метали в них копья… с той и с другой стороны очень многие были ранены…» Вот важный эпизод, характеризующий Шуйского с наилучшей стороны. Воевода не боялся сунуться под вражеские пули, оказавшись на передовой. Он личным примером, личной отвагой укрепляет волю подчиненных к победе.

Через некоторое время порыв атакующих окончательно иссяк. Ночь пала на заваленные трупами развалины стен и башен. Под ее покровом польская пехота небольшими кучками начала отступать в лагерь. Последним плацдармом неприятеля оставалась полуразрушенная Покровская башня. Русским бойцам удалось пороховыми зарядами произвести в ее руинах большой пожар. После жестокой схватки у Покровской башни последние остатки неприятельских штурмовых отрядов были выбиты за стену, в поле. В качестве трофеев нашим достались вражеские знамена, множество брошенного оружия, полковые трубы и барабаны. Несколько знатных пленников предстали перед русскими воеводами, чтобы в подробностях рассказать о королевской армии.

Победа далась недешево. Гарнизон и примкнувшие к нему горожане понесли тяжкий урон. Одних убитых было 863 человека, а раненых - более полутора тысяч. Шуйский отправил гдовскому воеводе грамоту о необходимости пополнить гарнизон . Но войско Стефана Батория рассталось со значительно большим количеством бойцов. По данным русских источников, его ущерб одними убитыми составлял около пяти тысяч человек. Сам неприятель признавал, что одних поляков погибло около 500 человек, «…кроме того, пало много немцев и венгров, очень многие получили раны от каменьев, кольев и топоров» . Рейнгольд Гейденштейн сообщает о гибели более 40 представителей польской знати. Тогда же погиб королевский любимец, прославленный командир венгерских наемников Бекеш. У артиллеристов Стефана Батория кончились запасы пороха.

Шуйский велит за проломами возвести новую линию обороны. По «проломным местам» и развалинам башен защитники города врыли в землю множество острых кольев. За руинами каменной стены ими был вырыт ров, усиленный теми же кольями. А за рвом нападающих встречала новая стена - деревянная, с множеством бойниц. На ней стояли орудия, огромные котлы с кипящими нечистотами, а также кувшины с порохом, игравшие роль импровизированных гранат. Там же горожане приготовили мешки с сухой известью, выжигавшей глаза неприятельских солдат. Отряды пеших наемников то и дело пытаются преодолеть эту преграду, но усилия их тщетны. Положив перед нею новую груду мертвецов, они неизменно откатываются к лагерю.

Баторий, увидев стойкость гарнизона и его командиров, принимается за переговоры. Король угрожает уничтожить защитников Пскова, как только город будет взять его армией. В случае добровольной капитуляции он обещает великие милости воеводам. Из города ему отвечают: «Если Бог за нас, то никто против нас!»

Поляки пытаются вести «минную войну». Взяв во время вылазки «языков», псковичи узнают тревожную новость: от позиций королевской армии под стены их города одновременно ведется шесть, то ли даже девять подкопов. Однако перебежчик в русский лагерь, бывший стрелец полоцкого гарнизона Игнаш, пошедший на службу к полякам после взятия города, сообщает о местах, где строятся подземные галереи для закладки пороховых мин. По приказу псковских воевод неприятельские подкопы перехватывают и обрушивают. Подкоп венгров псковичи подорвали с помощью контрмины. Еще два, начатых поляками, уперлись в скалу. Ни один не дошел до цели.

Воеводы соседних городов неоднократно пытались помочь осажденному Пскову. Несколько русских отрядов устремляются тайными дорогами к городу. Некоторые из них потерпели поражение и были рассеяны врагом. Другим повезло больше, они сумели доставить гарнизону поддержку. Так, через расположение королевской армии, ослабившей караульную службу, в Псков с боем прорвался стрелецкий голова Фёдор Мясоедов с подмогой и продовольствием.

В конце октября осаждающие предпринимают новый большой штурм: им подвезли порох из Риги. Вновь начинается общая бомбардировка города, однако значительного урона она не наносит. Обстрел раскаленными ядрами деревянных хором, служивших жилищем для большинства горожан, по мысли польского командования, должен был привести к большому пожару. Он вызвал бы смятение в рядах защитников, и тогда их упорную оборону удалось бы взломать без труда. Но псковичам удалось предотвратить общий пожар. Напротив, действия тяжелых русских пушек постоянно разрушают полевые укрепления осаждающих, сооруженные из корзин с землей. Отборные смельчаки из венгерских отрядов Стефана Батория идут под каменную стену с кирками и ломами, пытаясь разрушить ее основание, в то время как их товарищи пробуют поджечь деревянную. От стрел, пуль и камней они защищаются большими деревянными щитами. В ответ со стен в них начинают метать пропитанное смолой тряпье, поджигая сами щиты. В нижнем ярусе стен появляются новые бойницы, из которых по вражеским солдатам палят в упор стрельцы. Сверху на их головы льется раскаленный деготь и кипяток. Несколько особенно упорных бойцов противника углубились в стену так, что сверху их было практически невозможно достать. Тогда псковские воеводы измышляют собственную уловку.

Вот что рассказывает о ней «Повесть…»: «Повелели навязать на шесты длинные кнуты, к их концам привязать железные палки с острыми крюками. И этими кнутами, спустив их с города за стену, стегали литовских камнетесов и теми палками и острыми крюками извлекали Литву, как ястребы клювами утят из кустов на заводи; железные крюки на кнутах цеплялись за одежду и тело литовских хвастливых градоемцев и выдергивали их из-под стены…» - тут они становились легкой добычей русских стрельцов. Гейденштейн, сокрушаясь, пишет: «Неприятели из города сверху стен, разрушить которые старались венгры, стали спускать огромной величины бревна, со всех сторон обитые железными зубцами и прикрепленные железными цепями к длинным шестам; неприятели, потрясая ими, действовали так искусно, что все, находившиеся на работе, получали направленные снизу удары как бы плетью, вследствие чего эти бревна причиняли большие несчастия».

Очередная неудача произвела на армию неприятеля тяжелое впечатление.

Потерпев провал со всеми перечисленными хитростями, Стефан Баторий отдает приказ открыто атаковать Псков, больше желая взбодрить армию, нежели надеясь на благоприятный исход дела. Незадолго до того встала река Великая. Королевские военачальники погнали многочисленные отряды на штурм прямо по льду. Но очередной штурм заранее был обречен на неудачу. Во-первых, боевой дух в войсках осаждающих оказался не на высоте - командиры силой принуждали бойцов идти на приступ. Во-вторых, бросаясь в атаку по льду реки, отряды врага оказывались на открытом месте под огнем русских пищалей и пушек.

Несколько раз волны королевской армии накатывали на Псков и отступали, выкладывая черный ковер телами убитых и умирающих…

Иван Петрович избирает атакующую тактику. С первого дня осады он постоянно беспокоит польский лагерь дерзкими вылазками, наносит врагу немалый урон, подрывает его волю к победе. По приказу князя Шуйского псковские пушкари изо дня в день обстреливают позиции польской армии, вырывая солдат и командиров из ее рядов. Утомленный неприятель уже не решается атаковать. Студеными зимними ночами отважные польские, венгерские, немецкие бойцы стучат зубами от ужаса: каждое мгновение у самых окопов может оказаться отряд русских головорезов. Шуйский показал себя как деятельный командир. Он не опускает руки в трудных ситуациях, и он стремится «выжать» все возможности из ситуаций выигрышных.

В условиях русской зимы осаждающие несут новые потери от холода, голода и недостатка фуража. Катастрофически не хватает дров. Секретарь походной канцелярии ксендз Пиотровский оставил в записках о боевых действиях Батория горестное восклицание: «Боже, как жаль тех трудов и денег, которые мы потратили под Псковом!» Наемные отряды бегут от Батория, не получив причитающейся платы.

Наконец король и сам покидает войска, оставив командующим коронного гетмана Замойского. Ему ничего не остается, как согласиться на мирные переговоры с Иваном Грозным. Положение армии - критическое. Расходы на ее содержание превысили все мыслимые и немыслимые суммы. Ни о каких новых завоеваниях и речи быть не может.

Пока идут переговоры, осадная армия остается под Псковом, пытаясь выморить его голодом. Однако ее собственное состояние не лучше, чем у защитников города. Среди осаждающих обычным явлением становится воровство, то и дело случаются вспышки открытых грабежей. Войска начинают роптать против самовластного Замойского. Коронный гетман пытается восстановить дисциплину драконовскими мерами. Он держит в кандалах королевского придворного, публично позорит тех, кто предается разврату, и даже вешает одного из офицеров. Иначе говоря, стремится остановить моральное разложение армии, закручивая дисциплинарные гайки. Однако повысить ее боеспособность Замойскому не удается, в лучшем случае - удержать от распада.

Несколько отрядов немецких и венгерских наемников направляются за 50 км от Пскова к Псково-Печерскому монастырю, служившему базой для русских рейдов по тылам противника. Их попытка взять обитель штурмом заканчивается тяжелым поражением. Небольшой гарнизон отбивает яростные наскоки противника с большим уроном для атакующих.

Ирина Фёдоровна Годунова. Реконструированный скульптурный портрет

Псковичи осмелели. В их глазах великая армия Стефана Батория перестала быть мрачной угрожающей силой. Прежний ловец сам превратился в зверя, которого следовало травить, пока он не залечил раны и не поднялся с новой яростью. Пиотровский рассказывает о нескольких крупных вылазках осажденных, в том числе и об одной, явно удачной, сделанной в расположение немецких наемников: «Русские ободрились. Сделали вылазку, а всего их было на вылазке около тысячи пехоты и несколько сот конницы. Немцы должны были отступить».

Иван Петрович получил донесения о том, что неприятель ослабел и убавился в численности. Воевода строит смелый план контрудара. До сих пор поляки наступали. Теперь, под Псковом, их прыть исчезла. Пора показать им, какую угрозу для них самих представляет пребывание на чужой земле.

Гейденштейн пишет: «Шуйский, видя огромную силу морозов и получая от перебежчиков известия, что повсюду в лагере распространяются от того лихорадки… стал изыскивать способы, как бы к славе спасения города присоединить еще славу взятия польского лагеря и уничтожения неприятельского войска» . Воевода готовит масштабную вылазку, в которой должны принять участие лучшие силы гарнизона.

В день вылазки столкновение с отрядами Замойского переходит в большую битву. Неясно, кто одержал в ней победу. Обе стороны приписывают ее себе, и обе понесли значительные потери. «Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков» сообщает: 4 января большой отряд конных и пеших атаковал поляков, выйдя из Великих ворот. «Ив той вылазке более восьмидесяти почтенных и прославленных знаменитых панов убили и много важных языков в город привели. Это была последняя вылазка. Всего же вылазок из города было сорок шесть». Гейденштейн подтверждает факт гибели и пленения нескольких польских, а также венгерских военачальников. Замойский в письме доложил королю о большом успехе, сообщил также о 30 русских пленниках…

Во время переговоров о выдаче псковскому гарнизону тел русских воинов, погибших в том бою, произошла ссора, перешедшая в новую стычку. Это привело ко всеобщему озлоблению.

Под занавес осады польско-литовские войска были измотаны и устрашены упорством русских ратников. На успех штурма у них не оставалось ни малейшей надежды. И даже простое стояние у псковских стен стоило очень дорого. Королевское командование прекрасно понимало: твердость защитников крепости подпитывается высоким боевым духом их командира - князя Шуйского. Поэтому поляки, разозленные последней схваткой, решили погубить его каверзой. Артиллерийский офицер Иван Остромецкий предложил коронному гетману подорвать Ивана Петровича…

9 января 1581 г. из лагеря осаждающих в крепость пришел русский пленник, отпущенный во Псков с большим ларцом. Бог весть, решился ли этот человек на тяжкую измену, или был просто введен в заблуждение. Во всяком случае, «легенда» его была такова: среди королевских офицеров сыскался некий дворянин Гонсумеллер, решивший стать перебежчиком. Он и отправил во Псков человека с ларцом, дав ему также грамоту. В пересказе этот текст звучит следующим образом: «Первому государеву боярину и воеводе, князю Ивану Петровичу, Гансумеллер челом бьет. Бывал я у вашего государя с немцем Юрием Фрянбреником , и ныне вспомнил государя вашего хлеб-соль, и не хочу против него стоять, а хочу выехать на его государево имя. А вперед себя послал с вашим пленным свою казну в том ларце, который он к тебе принесет. И ты бы, князь Иван Петрович, тот мой ларец у того пленного взял и казну мою в том ларце один осмотрел, а иным не давал бы смотреть. А я буду в Пскове в скором времени».

Хитрость была шита белыми нитками. Только ярость отчаяния могла подвигнуть командование осаждающих на такую подлость и в то же время на столь наивную уловку. Посовещавшись с прочими военачальниками, Иван Петрович решил не открывать ларчик с секретом. Вещицу отнесли подальше от воеводской избы. Там им занялся псковский умелец, отперший ларец со всей осторожностью. О! «Казна» в нем оказалась знатная! Внутри поляки установили двадцать четыре заряженных пистолета . Их направили во все стороны. Замки пистолетов соединялись ремнем с запором ящичка, а поверх «самопалов» польские хитрецы насыпали с пуд пороха. Если бы воевода неосторожно откинул крышку, то непременно получил бы свинцовый залп и мощный взрыв… Гейденштейн фантазирует, будто бы взрыв все-таки произошел и от него погиб русский воевода князь Андрей Иванович Хворостинин, плюс некто Козецкий (Замыцкий?), а князь Шуйский получил ранение: позднее его не видели на стенах. Русские источники полностью эту выдумку опровергают. Летом 1583 г. мы видим Андрея Хворостинина первым воеводой передового полка на казанских землях. Ему предстояло прожить еще долгий, насыщенный событиями отрезок жизни. Впрочем, существует третья версия этих событий, наиболее достоверная. Ее излагает автор независимого частного летописца, названного историками Пискаревским. Он явно получил сведения от участника псковского «осадного сидения», поскольку передает бытовые подробности, выдающие слово очевидца. Так вот, по изложению Пискаревского летописца, «адская машинка», попав в руки псковских воевод, вызвала подозрение неким «малым ремешком», привязанным к ларцу. Ремешок порвали, после чего пришлось вызывать мастера-«замочника». А уж тот вскрыл ларец безопасным способом. Там обнаружили «…полно зелия и пищалок маленьких. А тот ремешок приведен к спускам самопальным». Разобранная адская машинка не причинила псковским воеводам никакого вреда.

Русский современник спокойно резюмировал этот эпизод: «Кого Бог хранит, того и вся вселенная не сможет убить, а от кого Бог отвернется, того и вся вселенная не сможет укрыть».

Последние недели осады идут под аккомпанемент донесений с русско-польских переговоров. Боевые действия фактически прекращены, псковские купцы налаживают торговлю, но войско коронного гетмана еще не уходит. И даже представителя царского посольства Петра Пивова, направленного с известиями во Псков, Замойский не пускает через расположение своей армии. Поляки задерживаются до последней возможности, ожидая, как видно, что бдительность русских воевод ослабнет и они все-таки смогут войти в несокрушимую твердыню.

Наконец автор «Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков» может вздохнуть с облегчением: «Месяца февраля в 4 день польский гетман, канцлер, отошел от града Пскова в Литовскую землю со всею силою литовскою. Тогда же в граде Пскове раскрылись затворенные ворота».

Итак, прорыв польской армии в центральные области России не состоялся. Мощное войско короля Стефана Батория обломало зубы о северную русскую твердыню. Переговоры об окончании войны, шедшие в Яме Запольском, окончились десятилетним перемирием. Условия его были тяжелыми для России, но после всех побед, одержанных Стефаном Баторием, Речь Посполитая могла надеяться на большее. Страшное поражение под Псковом остановило неудержимый, казалось бы, порыв поляков на восток. В результате они сами попали в критическое положение. Между тем Московское государство, измотанное, обескровленное, все еще могло сопротивляться. Стратегический успех, достигнутый князем Иваном Петровичем Шуйским и его соратниками, ободрил Россию, уставшую от известий о неудачах. Поэтому Стефан Баторий вынужден был вернуть многие русские города, захваченные им в 1580–1581 гг., прежде всего - Великие Луки.

Слава отважных псковичей и их воеводы князя Шуйского прокатилась по всей России из конца в конец. Долгие годы люди помнили о том, как под его руководством у стен древнего русского города была сломлена воля великой армии, как гордый король польский со срамом воротился из-под Пскова. Знали о псковском триумфе русских и в Европе. Свидетель обороны Пскова, папский посланник Антонио Поссевино, побывавший в польском лагере и на переговорах в Яме Запольском, впоследствии писал: «Русские при защите городов не думают о жизни, хладнокровно становятся на место убитых или взорванных действием подкопа и заграждают грудью, день и ночь сражаясь; едят один хлеб, умирают с голоду, но не сдаются».

После отступления поляков Иван Петрович остается во Пскове все тем же вторым воеводой. В конце 1583-го или начале 1584 г. его оставляют там уже первым воеводой. В этой должности он встречает новое царствование - Фёдора Ивановича.

Падение

При новом государе судьба Ивана Петровича Шуйского, да и всего семейства Шуйских, резко переменилась.

Первые годы после смерти Ивана IV они по-прежнему в чести.

Историк А.П. Павлов сообщает: «Князья Шуйские благодаря службе в „особом“ дворе и военным заслугам сумели к середине 1580-х годов не только сохранить (вернуть) свои родовые вотчины, но и получить суздальские вотчины сородичей, князей Горбатых (села Горицы и Лопатничи). В 1587 г. в связи с опалой вотчины у Шуйских (кроме Скопиных) были конфискованы. После снятия опалы в начале 90-х годов Шуйским снова возвращаются их владения, хотя… и не в полной мере». В ту пору виднейшим изо всего семейства Шуйских был именно князь Иван Петрович. И ему принадлежало крупное поместье на 2038 четвертей земли у Бежецкого Верха, огромное поместье на 3500 четвертей у села Вача в Муромском уезде , да еще другие поместья - в Ростовском, Козельском, Московском и Псковском уездах. Таким образом, Иван Петрович был одним из богатейших землевладельцев России.

Князю И.П. Шуйскому уже не приходится командовать армиями и защищать крепости, тратить здоровье и силы в дальних походах. Если в начале царствования Фёдора Ивановича он еще воеводствовал во Пскове, то впоследствии ничего не известно о каких-либо службах боярина за пределами Москвы. Да ведь он уже не молод, силы не те. В отличие от наших дней, в вооруженных силах Московского государства не ставили военачальниками ветхих годами генералов.

Иван Грозный, зная о том, что сын его Фёдор Иванович по умственной конституции мало способен к делам правления, назначил совет из нескольких «опекунов», которые и должны были взять в свои руки государственную власть. Каждый из них достиг высокого положения при Иване Васильевиче, отличался умом и большим авторитетом. Но… поладить им не удалось.

Так вот, Иван Петрович оказался в числе опекунов. Таким образом, он оказался держателем частицы высшей власти в Московском государстве. Что ж, такого возвышения воевода был достоин, и современники это признавали. По мнению британского дипломата Джильса Флетчера, побывавшего на исходе 1580-х гг. в Москве, князя И.П. Шуйского считали человеком «с большими достоинствами и заслугами» .

Очень быстро опекуны и Боярская дума разбились на несколько враждующих лагерей. С одной стороны - худородные «выдвиженцы» Ивана Грозного. С другой - высшая знать, т. е. прежде всего Шуйские, а с ними князь И.Ф. Мстиславский, князья Воротынские, старинные семейства московских бояр Головиных и Колычевых. Наконец, самостоятельной силой стал клан, сгруппировавшийся вокруг царской родни - Годуновых и Романовых-Юрьевых. На их стороне оказались также князья Трубецкие и Хворостинины. Схватка за полноту обладания властью при тихом царе Фёдоре Ивановиче разгорелась с первых дней его правления.

Первыми покинули сцену худородные креатуры предыдущего монарха. Иван Петрович принял в их разгроме деятельное участие. Так, он разбирал местнический спор между Романом Алферьевым (из Нащокиных), лидером грозненских выдвиженцев, и Фёдором Лошаковым-Колычевым, принадлежавшим к партии знати, и отдал предпочтение последнему. Это был тяжелый удар.

Однако победа над фаворитами прежнего царствования быстро сменилась поражением от партии Годуновых. Постепенно партия знати лишается важнейших фигур: они подвергаются ссылкам, опалам, насильственному пострижению в монахи. В 1586 г. Шуйские терпят решительное поражение, попытавшись развести Федорова Ивановича с его женой, Ириной Годуновой, под предлогом бесчадия последней . Таким способом Шуйские пытались удалить от престола Годуновых, ближайших родственников царя. Естественно, за неудавшийся дворцовый переворот пришлось платить. Осенью на них возлагается опала. Иван Петрович оказывается в своей вотчине, под наблюдением верных людей Бориса Годунова (среди них и князь Д.И. Хворостинин). Виднейший из Шуйских, таким образом, удален от государственных дел. Но энергичная натура не дает ему смириться с поражением. Он принимается за какие-то странные переговоры со старицей суздальского Покровского монастыря Леонидой - бывшей женой царевича Ивана Ивановича. Москва живо интересуется ими: ведь если расстричь старицу, то она после смерти Федора Ивановича может оказаться реальным претендентом на престол!

В 1588 г. жизнь блистательного полководца и неудачливого политика оборвалась. Сначала его сослали на Белоозеро и там постригли в монахи. Но этого торжествующим Годуновым показалось мало. В ноябре 1588 г. Ивана Петровича убил пристав князь И.С. Туренин, по всей вероятности, имея на этот счет инструкцию от Бориса Годунова. Английский торговый агент в Москве Джером Горсей описал кончину вельможи в трагических тонах: «Шуйский, первый князь царской крови, пользовавшийся большим уважением, властью и силой, был главным соперником [Бориса Годунова] в правительстве, его недовольство и величие пугали. Нашли предлог для его обвинения. Ему объявили царскую опалу и приказали немедленно выехать из Москвы на покой. Он был захвачен стражей под началом одного полковника, недалеко от Москвы, и удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива. Его смерть была всеми оплакана» .

Так завершилась биография еще одного славного «командарма» грозненских времен. Вся придворная партия Шуйских была разогнана, некоторых лишили жизни, кто-то оказался в тюрьме, а кому-то пришлось отведать горький хлеб ссылки. На несколько лет род Шуйских ушел в тень…

Иван Петрович был прежде всего частью большой семьи князей Шуйских. С нею он отстаивал отечество, с нею разделял славу и почести, с нею боролся за власть, с нею интриговал. За политическую интригу в ее пользу он и сошел в могилу. Несчастливый конец Ивана Петровича известен в наши дни одним только специалистам по русской истории XVI столетия. Всё, что касалось узкокорыстных дворцовых устремлений, для памяти потомков умерло. Зато жива до наших дней добрая слава великой псковской победы.

Князю Шуйскому на роду было написано стать «командармом» в беспокойное царствование Ивана Грозного. Само происхождение его возносило воеводу над абсолютным большинством современников и соотечественников. Господь предназначил князя для военной службы. Что оставалось Ивану Петровичу? Только один выбор: стать достойным высокой судьбы, славного рода своего, большой власти, полученной по праву крови, или позволить себе слабость и по слабости провалить великие дела, к которым князь оказался причастен.

Пискаревский летописец // Полное собрание русских летописей. М.,1978. Т. 34. С. 190.

О том, что такое «Тысячная книга» и «Дворовая тетрадь», рассказывается в биографическом очерке о князе Дмитрии Ивановиче Хворостинине.

Пискаревский летописец // Полное собрание русских летописей. М., 1978. Т. 34. С. 192. Подробнее о битве у Молодей рассказывается в очерке про князя М.И. Воротынского.

В одном из них - Вольмаре - берут в плен Александра Полубенского, командующего силами Речи Посполитой в регионе. Его принуждают отдать подчиненным приказ о сдаче укрепленных пунктов. Этот приказ немало способствует успехам русского оружия.

Мы знаем об этом из хроники Бальтазара Рюссова, источника не совсем надежного, поэтому весьма возможно, что страдания Магнуса несколько преувеличены. Но другие иностранные авторы - Петр Петрей и Генрих Штаден - как будто подтверждают эти сведения: первый пишет о том, что Магнуса избивали и даже заставляли ползать у палатки Ивана IV, вымаливая прощение; второй объявляет, что с Магнусом поступили «не по-христиански».

В польских источниках - Иоганн Миллер, то ли Моллер.

Действительно, у Ивана IV служил отряд европейских наемников во главе с командиром Юрием Франзбеком или Францбековым (Фаренсбахом, Фрундсбергом?).

По другим сведениям, это были пищальные дула, числом 12, которые должны были при взрыве сыграть роль осколочного материала. В качества детонатора поляки использовали взведенную ружейную часть, прикрепив ее шнурком к днищу деревянного ящика, куда был положен маленький ларец с порохом, а также к его крышке. Вынув железный ларец из ящика или открыв крышку ларца, русский воевода привел бы в действие адскую машинку…

Впрочем, относительно муромского поместья возникают вопросы, т. к. его владельцем мог быть и другой кн. Шуйский.

Флетчер Дж. О государстве русском. СПб.,1906. С. 42.

Бесчадием Ирина Годунова не страдала: она родила супругу дочь Феодосию, к сожалению, скончавшуюся в младенчестве.

Горсей Дж. Записки о России. XVI - начало XVII в. / Под ред. B.Л. Янина; перевод и сост. А.А. Севостьяновой. М., 1990. С. 101–102. Точность рассказа Горсея вызывает некоторые сомнения.

Шуйские, княжеский и боярский род XV-XVII вв., ветвь нижегородско-суздальских князей (потомков сына св. блгв. кн. Александра Невского Андрея), давший уже в XV в. несколько фамилий. До к. XV в. Шуйские являлись служилыми князьями в Московском великом княжестве, а также других государственных образованиях Северо-Восточной Руси. С н. XVI в. Шуйские вошли в состав высшей знати Русского централизованного государства и сыграли большую роль в исторических событиях XVI - н. XVII в. Родоначальником старшей линии Шуйских был сын кн. Василия Дмитриевича Кирдяпы Юрий, от двоюродного брата Юрия - кн. Василия Семеновича пошла младшая линия.

Из шести сыновей последнего наиболее известны: 1) кн. Александр Глазатый-Шуйский - родоначальник старшей ветви линии, давшей фамилии Глазатых-Шуйских (пресеклась в н. XVI в.), и Барбашиных-Шуйских (пресеклась ок. 1571 со смертью кн. Василия Ивановича Барбашина-Шуйского, военного деятеля 1550-60-х, разгромившего в 1560 отборную конницу Ливонского ордена, опричника к лету 1570); 2) кн. Иван Горбатый-Шуйский - служилый князь вел. кн. Василия II Васильевича, родоначальник фамилии Горбатых-Шуйских; 3) кн. Андрей Лугвица (ск. 1445 бездетным) - служилый князь удельного кн. Ивана Андреевича Можайского; 4) кн. Василий Гребенка (ск. после 1478 бездетным) - служилый князь в Пскове (1448-55) и Великом Новгороде (1455-78), активный участник антимосковской борьбы новгородского боярства в 1456 и 1471. Из Горбатых-Шуйских в XVI в. наиболее известны: 1) кн. Михаил Васильевич Горбатый-Шуйский (ск. ок. 1535) - впервые упомянут в 1508, боярин с 1529, наместник Пскова (1519-21), Великого Новгорода (1529-31), активный участник военных действий против Казанского и Крымского ханств в 1520-30-е и русско-литовских войн (в 1534-35 возглавил поход русской армии в глубь Литвы); 2) кн. Борис Иванович Горбатый-Шуйский (ск. ок. 1539) - впервые упомянут в 1512, боярин с 1521, наместник Смоленска (1517-18), Великого Новгорода (1534-37), активный участник походов на Смоленск в 1512-14; 3) сын Бориса Ивановича кн. Александр (ск. в февр. 1565) - военачальник и государственный деятель сер. XVI в. Впервые упомянут в 1538, участник дворцовой борьбы в 1540-х, боярин с 1544, член Избранной рады, фактически возглавлял русскую армию при взятии Казани в 1552. Отстранен от дел в 1560, казнен с единственным сыном Петром при введении опричнины. С его смертью род Горбатых-Шуйских пресекся.

От братьев Василия и Федора Юрьевичей Шуйских, реставрировавших во 2-й пол. 1450-х на короткий срок самостоятельность Нижегородско-Суздальского княжества, пошли две ветви старшей линии Шуйских. В 1467-72 Федор Юрьевич был служилым князем вел. кн. Ивана III Васильевича в Пскове. Из его потомства наиболее известны: 1) кн. Василий Федорович Шуйский (ск. 1495) - служилый князь Ивана III, наместник в Великом Новгороде в 1481, участник похода на Казань в 1487, князь и наместник в Пскове в 1491-95; 2) старший сын Василия Федоровича - кн. Василий Немой Шуйский (ск. в окт. 1538), военный и государственный деятель в 1-й пол. XVI в. Впервые упомянут в 1500, боярин с 1512, активный участник походов на Смоленск в 1512-14 и военных действий против Швеции и Ливонского ордена в н. XVI в. Наместник Великого Новгорода (1500-06, 1510-14, 1518), Смоленска (2-я пол. 1514), Москвы (1538). Член Ближней думы, присутствовавший при составлении завещания вел. кн. Василия III Ивановича. Глава партии Шуйских и фактический правитель России в 1538; 3) младший брат последнего - кн. Иван Васильевич Шуйский (ск. в мае 1542), впервые упомянут в 1508, боярин с 1532, наместник Рязани (1512), Пскова (1514-15, 1518-19), Смоленска (1520-23), Двины (1534), Москвы (1540). Глава партии Шуйских с 1538 и фактический правитель России в 1538-40 и 1542; 4) внук Ивана Васильевича - кн. Иван Петрович Шуйский (ск. 16.11.1588), военный и государственный деятель 2-й пол. XVI в. Впервые упомянут в 1562, член Земского Собора 1566, участник отражения похода крымского хана в 1572. Боярин с 1574, наместник и воевода в Пскове (в 1573, 1577, 1580-84, 1585-86). Фактический глава обороны Пскова 1581-82, член Регентского совета после смерти Ивана IV Васильевича. В 1584-86 - глава антигодуновской дворцовой партии, осенью 1586 подвергся опале, умерщвлен в ссылке. С его смертью пресеклась эта ветвь Шуйских в России. До н. XX в. в Польше существовала ветвь Шуйских, потомков эмигрировавшего в Литву ок. 1536 кн. Ивана Дмитриевича Губки-Шуйского (племянника кн. Василия Немого и Ивана Васильевичей Шуйских).

От старшего сына кн. Василия Юрьевича кн. Василия Васильевича Бледного-Шуйского (служилый князь Ивана III в 1470-90-е) пошла старшая фамилия рода Скопиных-Шуйских, из которых наиболее известны: 1) кн. Василий Федорович Скопин-Шуйский (ск. 1595), участник Земского Собора 1566. Боярин с 1577, участник Ливонской войны 1558-83 и русско-шведской войны 1590-93; 2) его сын кн. М. В. Скопин-Шуйский, со смертью которого в 1610 пресеклась фамилия Скопиных-Шуйских. Из потомства второго сына кн. Василия Юрьевича кн. Михаила Васильевича Шуйского наиболее известны: 1) младший сын кн. Михаила Васильевича кн. Андрей Михайлович Шуйский (казнен в дек. 1543) - впервые упомянут в 1527, боярин с 1538, наместник Пскова (1539-40). Глава партии Шуйских и правительства Шуйских с мая 1542; 2) внук Михаила Васильевича - кн. Андрей Иванович Шуйский (ск. 1589), впервые упомянут в 1575, боярин с 1584, активный участник дворцовой борьбы в 1584-86, в опале и ссылке с осени 1586; 3) его младший брат кн. Василий Иванович Шуйский, русский царь в 1606-10; 4) кн. Дмитрий Иванович Шуйский (ск. 17.09.1612) - младший брат князей Андрея и Василия, впервые упомянут в 1575, кравчий в 1580-86, боярин с 1586, в опале с осени 1586, член Земского Собора 1598. С воцарением брата занимал главные военные и государственные посты. 24 июня 1610 потерпел поражение в битве под Клушином, осенью 1610 увезен в Польшу; 5) кн. Иван Иванович Шуйский (ск. 1638) - увезен в Польшу в 1610 с братьями царем Василием Шуйским и кн. Дмитрием Ивановичем Шуйским, вернулся в 1620. С его смертью род Шуйских в России пресекся.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Княжеский род Шуйских, считавшийся одним из знатнейших в Московской Руси XV - начала XVII века, происходил от третьего сына Александра Невского - Андрея Городецкого . Князь Андрей Александрович печально известен тем, что он боролся за великокняжеский престол со своим старшим братом Дмитрием Переяславским , интриговал против брата в Орде и неоднократно наводил на Русь татарские рати. Когда Дмитрий скончался, Андрей уже на полном основании завладел великокняжеским столом и правил около десяти лет, вплоть до своей смерти в 1304 году. Затем великое княжество Владимирское перешло к представителям других ветвей рода Рюриковичей - к тверским и московским князьям. Из потомков Андрея Городецкого, утвердившихся в Суздальско-Нижегородском княжестве, лишь одному - Дмитрию Константиновичу - в середине XIV века удалось получить от татарского хана ярлык на великое княжение во Владимире. Впрочем, нижегородскому князю трудно было противостоять крепнувшей и усиливавшейся Москве. Вскоре ему пришлось смириться с утратой великого княжения и даже заключить с московским князем Дмитрием Ивановичем союз, закрепленный браком будущего донского героя с нижегородской княжной Евдокией (дочерью Дмитрия Константиновича). В 70-х годах XIV столетия полки Москвы и Нижнего Новгорода неоднократно совместно выступали против татар. Но дружба нижегородских и московских князей не выдержала испытания во время нашествия Тохтамыша в 1382 году: Дмитрий Константинович и его сыновья оказались в стане врага. Именно сыновья Дмитрия Нижегородского, Василий и Семен, помогли неприятелю захватить Москву: они клятвенно заверили защитников города в отсутствии у татарского хана злых намерений, и сопротивление было прекращено. Впоследствии братья поплатились за измену. Василий (вошедший в историю под прозванием Кирдяпа ) был изгнан из Нижнего Новгорода своим племянником, сыном Дмитрия Донского, великим князем московским Василием I . Вместо ожидаемого Нижегородского княжества Василий Кирдяпа получил в удел город Шую. Много невзгод и скитаний выпало на долю и второго из братьев - Семена Дмитриевича .

Князья Василий и Семен Дмитриевичи являются родоначальниками Шуйских. От сына Василия Кирдяпы - Юрия - пошла старшая ветвь этого рода, а от сына Семена - Василия - младшая ветвь, представленная известными в русской истории, но угасшими еще в XV-XVI веках фамилиями Глазатых-Шуйских, Горбатых-Шуйских, Барбашиных-Шуйских.

В период объединения русских земель вокруг Москвы Шуйские оказывали сопротивление великим московским князьям, но, будучи не в состоянии противостоять им, удалились в Новгород и на Двину. Затем, вытесненные и с севера, стали служить московским государям. При дворе московских князей Шуйские заняли высокое положение, так как были родовитыми боярами. Многие представители этой фамилии стали выдающимися государственными деятелями - крупными полководцами и администраторами. В то же время князья Шуйские, принадлежавшие к более старшей ветви Рюриковичей, чем московские князья (происходившие от младшего сына Невского), на протяжении нескольких поколений пытались захватить верховную власть в стране. Их стремление к власти было неизменным, и в борьбе за нее они не гнушались никакими средствами.

Потомки суздальско-нижегородских князей, занимавшие видное положение в рядах московского боярства, были активными участниками многих значительных событий XVI - начала XVII веков.

Яркая личность Михаила Васильевича Скопина-Шуйского и его недолгая, но полная ратных подвигов жизнь заслуживают отдельного упоминания. Род Скопиных-Шуйских происходил от потомка князей суздальских по прозвищу Скопа, Михаил Васильевич был его правнуком. Уже в ранней юности он заслужил славу мастера ратных дел, и во время осады Москвы Болотниковым ему было поручено защищать одни из ворот столицы. Отступлением войска Болотникова Москва обязана во многом Михаилу Скопину-Шуйскому, которому в ту пору было всего около двадцати лет.

В 1608 году Василий Шуйский после ряда военных и политических неудач вновь обратил внимание на своего талантливого и энергичного родственника. Скопин-Шуйский был послан в Новгород с поручением заключить союз со шведами против Тушинского вора. За изрядное жалованье наемному воинству и уступку Корелы со всем уездом шведы согласились оказать поддержку царю Василию. В 1609 году Михаил Васильевич Скопин-Шуйский с войсками очистил северо-западные русские земли от отрядов мятежников, нанес поражение тушинцам под Тверью, вынудил их снять осаду Троице-Сергиевой обители. Эти успехи были достигнуты невзирая на трудности в сборе средств для выплаты жалованья шведам. Михаил Васильевич сумел произвести самое благоприятное впечатление на иноземцев и их командира Делагарди, который впоследствии называл Скопина-Шуйского своим другом.

Тушинцы и поляки терпели поражение. Когда столица была освобождена от осады, московский люд во главе с боярами встретил князя Скопина-Шуйского у ворот города как победителя, оказывая ему всевозможные почести. Михаил Васильевич один из всех Шуйских пользовался тогда на Руси авторитетом, ради него терпели непопулярного царя Василия Ивановича. Но в апреле 1610 года двадцатичетырехлетний Михаил Скопин-Шуйский внезапно заболел и скончался после пребывания на пиру у одного из родственников царя. Современники вспоминали, что чашу вина молодому воеводе подносила жена Дмитрия Шуйского. Подозрения в отравлении Михаила Скопина-Шуйского падали на самого государя. Но это обвинение, скорее всего, несправедливо.

После смерти Михаила Васильевича положение Шуйских еще более ухудшилось. Народная ненависть к ним усилилась. Недавние союзники - шведы - принялись захватывать русские территории, ширилась интервенция Польши, начавшаяся после заключения в 1609 году русско-шведского союза. А руководство верными правительству войсками вместо способного воеводы Скопина-Шуйского получил бездарный брат царя, Дмитрий Иванович. Во время решающего сражения с поляками Дмитрий Шуйский в очередной раз показал себя плохим военачальником, бросив свою рать и скрывшись в лесу. Москва оказалась между двух огней - поляками и тушинцами.

Тогда по инициативе братьев Ляпуновых и Василия Голицына царя Василия Шуйского вынудили отказаться от престола. Временно страной стал управлять боярский совет (так называемая «Семибоярщина»), а низложенного Василия Шуйского насильно постригли в монахи и поместили в Иосифов монастырь. После того как бояре решили пригласить на русский престол польского королевича Владислава, поляки забрали Василия Шуйского из монастыря и увезли его вместе с братьями, Дмитрием и Иваном Шуйскими, в Польшу. В 1612 году бывший русский царь умер в плену. Немногим позже скончался и его брат Дмитрий. Младший же их брат, Иван Иванович Шуйский, по прозванию Пуговка, прожил еще долго в Польше, поступив на польскую службу. Лишь в 1630 году он вернулся в Москву, где занял видное место при дворе нового царя. Он, как и его братья, умер бездетным, и род князей Шаховских на нем пресекся.

Василий IV Иванович Шуйский известен в российской истории как правящий с 1606 по 1610 год царь. Правитель происходил из княжеского рода Шуйских и был последним потомком Рюриковичей на российском престоле. В 1552 году в княжеской семье Ивана Андреевича и Анны Федоровны Шуйских родился сын Василий. Мальчик не был единственным ребенком, будущий правитель рос вместе с братьями – Андреем, Дмитрием и Иваном. О детстве и юности князя известно мало.

В молодом возрасте Василий IV стал интересоваться политикой. Шуйский вступает в Московскую судную палату, позже добивается повышения на службе. Василия Ивановича нарекли боярином. Князь принимал участие в военных походах, однажды даже был отправлен в ссылку по требованию семьи Годуновых.

Начало правления

Правление Василия Шуйского начиналось непросто. Известно, что политическая карьера Василия IV началась в то время, когда на престоле находился . В это время объявился якобы чудом спасшийся царевич Дмитрий, будущий царь . Шуйскому это оказалось не по душе, поэтому боярин начал плести интриги против возможного будущего правителя. Вскоре Борис Годунов умирает, а на престол восходит ненавистный Василию IV человек.

Василий IV хранит ненависть внутри себя и готовит план по свержению лже-царя. Пока же помогает править, поддерживает начинания Лжедмитрия. Дважды боярин пытался свергнуть правителя. В первый раз заговор раскрыли, после чего будущего царя приговорили к смерти. Но милостивый лже-государь сжалился над Василием и вернул того на службу.

Второй заговор оказался удачным. В 1606 году Лжедмитрия I убили. Бояре незамедлительно возвели на престол Василия Шуйского. Взамен новый царь обещал Боярской думе передачу части своих полномочий.

Внутренняя политика

Годы правления Василия Шуйского стали частью российской истории, которую называют Смутным временем. Против власти плелись заговоры, а натиск европейских государств мешал налаживанию внутренних отношений. Несмотря на это, Василию IV удалось внести ряд изменений в жизнь российского государства.

Внутренняя политика Шуйского началась с внедрения методов укрепления власти. Царь подписывает крестоцеловальную запись. Документ существенно ограничивал возможности князя, но таковым было желание бояр, выбравшего Василия IV правителем. Для улучшения настроений среди дворян, ради завоевания их расположения Василий IV вводит 10-летний сыск крестьян. Но даже это не помогло удержать бояр на стороне правящей власти после прихода Лжедмитрия I.

Шуйский занялся укреплением войска. Особое внимание правитель уделил дисциплине внутри войск. Основные правила указал в воинском уставе. Пример Василий IV брал с немцев. В пособии прописали правила поведения солдат, руководителей. Народное недовольство постепенно набирало обороты, несмотря на попытки правительства усмирить подданных. В разных частях страны постоянно возникали волнения. Шуйский видел единственно правильное решение проблемы в закрепощении крестьян.

Внешняя политика

Василий Шуйский обладал аристократическим происхождением. Став царем, Василий IV старался угодить боярам, которые желали заключить союз с поляками. Первостепенной задачей во внешней политике для Шуйского стало сближение с Речью Посполитой. Но дипломатические переговоры с польскими правителями не принесли ожидаемого результата.

Восстания, организованные И. Болотниковым, только мешали установлению мира с поляками, так как Лжедмитрий вместе с недовольными гражданами захватил в плен граждан Речи Посполитой. Польша и Москва находились на грани военных действий. Поляки настоятельно рекомендовали русским властям вернуть пойманных иностранцев.

Но власть в лице Василия Шуйского предпочла избрать иной путь – сближение со шведами. Шведский правитель Карл IX оказывал давление на русского царя. Европеец слал грамоты, в которых сообщал о скором нападении на Речь Посполитую, призывал москвичей присоединиться. Во второй грамоте швед заявлял о планах по свержению Шуйского. Организаторами мятежей оказались поляки.

События разворачивались для Василия IV невыгодным образом. С одной стороны – возможный «крестовый поход» на страну Карла IX, с другой – странные отношения с поляками. Шуйский старался избегать прямых ответов на заданные шведской стороной вопросы. Отделывался общими фразами, вроде «нарушения мира не будет, но и подтвердить мир со Швецией не может».

На русского царя продолжали давить иностранные правители. Одним требовались земли и возможность осуществлять торговлю на территории России, другие хотели вернуть Мнишека и задержанных поляков. В итоге Шуйский достиг мира с Речью Посполитой. Но царь понимал, что заключенное соглашение может в любой момент быть нарушено.

Сомнения русского правителя подтвердились позже, когда у поляков пришли к власти люди, противящиеся союзу с Москвой. Историки считают, что поляки способствовали разжиганию междоусобных войн внутри страны, появлению Лжедмитрия II. Давление Польша оказывала на казаков, которых видела разрушителями правительственного устоя в России.

Правление Василия Шуйского оказалось неспокойным. Мнишек и Лжедмитрий II воспротивились действующей власти. Поляки, тем временем, заняли Тушино и выступили против Москвы. У русского царя не было возможности противостоять в одиночку надвигающейся угрозе, поэтому Василий IV сближается со шведами. Шведский король по-прежнему желает расширения влияния в русских землях. В обмен на сотрудничество Швеции должны отойти Кола, Ивангород, Корела. История сохранила письма, направленные Карлом IX комиссарам:

«Настал такой удобный случай воспользоваться смутами России для территориального обогащения шведской короны, что упускать его невозможно; это значило бы сделать политическую оплошность, от которой не оправдаться ни перед богом, ни перед людьми».

Интервенция в таких условиях становилась все реальнее. Помимо борьбы со шведами Василию Шуйскому приходилось противостоять тушинцам. Царь испытывал необходимость в дополнительных военнослужащих, но получить помощь можно было только в Орде. Татары освободили для Василия IV Оскол и Ливен.

Новые денежные переводы ордынцам сделали дело: татары напали на Лжедмитрия II в Боровском уезде. Несмотря на регулярные пополнения ордынской казны за счет московской, положительного результата от сотрудничества с ордынцами Василий Шуйский не получил. Ордынцы решили, что денег от Москвы слишком мало, и начали грабить простой народ.

Князь всячески пытался отстоять столицу и российское государство. Царствование Шуйского не принесло видимых изменений во внешней политике. Шведы старались заполучить русские земли, ордынцы грабили народ, поляки вместе с Лжедмитрием II организовывали заговоры против Василия IV.

Свержение

В 1609 году отношения с поляками испортились окончательно. Об этом свидетельствовало то, что польско-литовский король Сигизмунд III осадил Смоленск. Собственными силами московский царь смог освободить большую часть российских земель от захватчиков. Несмотря на это, Василий Шуйский не пользовался популярностью в народе, современники считали его незаконным правителем.

Желание свержения царя росло. Уверенности горожанам добавила смерть полководца Скопина-Шуйского. Поднялось восстание, позволившее убрать с престола правителя. Василия IV заставили произнести монашеские обеты и подвергли постригу в монахи.

Личная жизнь

В биографии Василия Шуйского описано два брака. Первый союз не дал наследников. Желания вновь жениться у царя не появилось, поэтому после смерти жены правитель продолжительное время ходил холостяком. Второй супругой царя стала дочь князя Петра Ивановича Буйносова-Ростовского Мария.

Любви между мужем и женой не было, так как брак требовался для продолжения династии. На союзе настоял царь Борис, который не хотел передавать престол посторонним людям. Супружество принесло правителю двух дочерей, которые скончались в юном возрасте. В «Бельском летописце» сказано:

«У царя Василья Ивановича всея Руси детей было только две дочери, и те во младенчестве преставились; тако зовомы суть Настасья и Анна».

Смерть

Шуйский после свержения оказался в руках польского гетмана. Экс-царя вместе с братьями привозят в Смоленск, после переправляют в Речь Посполитую и представляют королю Сигизмунду. У князей не было другого выбора, как принести присягу польскому правителю.

Во время заключения в Гостынинском замке экс-государь умирает. Спустя несколько дней известили о кончине брата Дмитрия. Только Ивану Шуйскому удалось вернуться в родные земли. Десятилетиями позже останки Василия перевозят по требованию Михаила Федоровича в Архангельский собор Московского Кремля.

Князья Шуйские – вторая по старшинству линия Рюрикова рода после московских князей. Этот знатнейший род на протяжении XVI в. находился у подножия трона, и в начале XVII столетия его представитель достиг царского трона, но не сумел удержаться на нем. В XVI в. Шуйские были наиболее влиятельным и знатным родом Московского государства, однако события Смутного времени сломили его.

Предком Шуйских был брат Александра Невского, Андрей Ярославич. Он в числе первых на Руси выступил против владычества Орды, но потерпел поражение и был вынужден смириться с тем, что великое княжение перешло к его знаменитому брату, придерживавшемуся политики непротивления Орде.

Потомки Андрея Ярославича княжили в Суздале и Нижнем Новгороде. В XIV в. суздальско-нижегородские князья, Константин Васильевич и его сын Дмитрий Константинович, были опасными соперниками московских князей в борьбе за великое княжение. В 1360 г. Дмитрий Константинович Нижегородский, пользуясь тем, что московский князь Дмитрий Иванович (будущий знаменитый победитель Мамая на Куликовом поле) был еще ребенком, получил в Орде ярлык на великое княжение и занял престол во Владимире. Однако спустя несколько лет московские бояре изгнали князя из стольного града и добыли для Дмитрия Московского великокняжеский ярлык. Дмитрий Константинович смирился с потерей, выдал свою дочь за московского князя и на долгие годы стал его союзником в борьбе против Орды. Ответные военные походы ордынцев разорили Суздальско-Нижегородское княжество, и Дмитрий Константинович отказался от политики противостояния Орде. В 1382 г. он открыто предал прежний союз. Сыновья Дмитрия Константиновича, князья Василий и Семен, сопровождали войско хана Тохтамыша, наступавшего на Москву, и уговорили москвичей отворить ворота крепости (самого Дмитрия Донского тогда не было в городе). Князья клялись, что Тохтамыш не причинит вреда горожанам, и даже поцеловали крест в знак искренности своей клятвы. Москвичи поверили родичам своей княгини и открыли ворота. Татары ворвались в Москву, подвергли ее страшному разгрому и сожгли.

Измена Дмитрия Нижегородского не повлекла за собой войны между нижегородцами и москвичами, видимо, у Дмитрия Донского не было достаточно сил, чтобы воевать против тестя. Однако преемник Донского – Василий I – поквитался с Нижним Новгородом за разорение Москвы. В 1391 г. он получил в Орде ярлык на Суздальско-Нижегородское княжество и присоединил его к своим владениям. Сыновья и внуки Дмитрия Константиновича вплоть до первой четверти XV в. пытались бороться за возвращение своего удела, опираясь при этом на войска Орды, однако потерпели поражение.

В это время небольшой Шуйский удел (центр в городе Шуе, ныне – в составе Ивановской области) еще сохранялся. Родоначальником удельных князей Шуйских был Юрий Васильевич, внук Дмитрия Константиновича. Однако в середине XV в. жизнь в крошечном уделе перестала удовлетворять его правителей. Князь Василий Васильевич Шуйский, по прозвищу Гребенка, служил Великому Новгороду. Его родственники, князья Василий и Федор Юрьевичи (сыновья первого князя Шуйского), вступили в союз со злейшим врагом великого князя Василия II Васильевича – Дмитрием Шемякой и подписали с ним договор, согласно которому в случае, если Шемяка займет московский престол, то Суздальско-Нижегородское княжество будет восстановлено и перейдет к братьям Шуйским. Однако этот договор остался только на бумаге. В 1450 г. Шемяка потерпел сокрушительное поражение от Василия II и покинул Галич, князь Василий Юрьевич вскоре умер, а князь Федор принес свои «вины» Василию II. Не было успешным и противостояние Москве князя Василия Гребенки Шуйского. В 1456 г. он возглавлял новгородское войско в сражении с москвичами. Новгородцы были разбиты, а раненого князя Шуйского, едва живого, вывезли с поля боя.

При Иване III Шуйские переходят на государеву службу и занимают одно из первых мест. В Русско-литовской войне начала XVI в. прославился князь Василий Васильевич Шуйский, по прозвищу Немой. Он участвовал во многих походах на Литву, а после взятия Смоленска в 1514 г. был оставлен в нем воеводой. Князь Василий Немой раскрыл заговор, имевший целью передать Смоленск Литве, и, захватив заговорщиков, велел их повесить на виду у подступившего к городу литовского войска.

В малолетство Ивана IV князь Василий Васильевич был главой деятельной боярской партии, боровшейся за власть. Ему удалось устранить соперников и стать правителем государства. В довершение князь женился на двоюродной сестре Ивана IV – Анастасии – дочери крещеного татарского «царевича» Петра и сестры Василия III княжны Евдокии Ивановны. Он получил титул московского наместника и занял кремлевский двор князя Андрея Старицкого, покойного брата Василия III. Но в 1538 г. смерть сразила престарелого князя Василия Васильевича.

Брат Немого, князь Иван Васильевич, занял его место, но в борьбе против князей Бельских не сумел удержаться и был выслан из Москвы на воеводство во Владимир. Тем временем в Москве сторонники Шуйских подготовили заговор против Бельских. Князь Иван Васильевич ночью прискакал в Москву (3 января 1542) и взял власть в свои руки. Глава правительства князь И. Ф. Бельский попал в тюрьму, где был убит, его сторонники также отправлены в тюрьмы. Митрополита Иоасафа, поддерживавшего Бельских, заговорщики чуть не убили и сослали в Кирилло-Белозерский монастырь, а на его место поставили новгородского архиепископа Макария. Новгородцы вообще поддерживали Шуйских, памятуя о том, что один из них был последним воеводой вольного Новгорода.

Впоследствии Иван Грозный с горечью вспоминал о времени своего сиротства. Бояре, по воспоминаниям царя, оказывая ему внешний почет и уважение, на деле не заботились о нем и его брате. Младший брат Ивана – глухонемой Юрий – не мог быть ему хорошим товарищем. Мальчик чувствовал себя заброшенным.

Особую ненависть Грозного вызывал Иван Шуйский. В первом послании к Андрею Курбскому Иван IV вспоминал картину из своего детства: «Бывало, играем мы, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем на постель отца нашего и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет – ни как родитель, ни как опекун, ни уж совсем как раб на господ…» Венценосных детей, вспоминал Грозный, содержали «как убогих слуг». По словам царя, дети великого князя даже голодали.

Торжество князя Ивана Шуйского было кратковременным: в мае 1542 г. он скончался, и правительство возглавили его родственники, князья Иван и Андрей Михайловичи Шуйские, и князь Федор Иванович Скопин-Шуйский. Первенствовал между ними князь Андрей Михайлович, носивший прозвище Частокол. Ранее он прославился своей жестокостью и корыстолюбием, когда был наместником в Пскове (1539–1540). Псковский летописец сообщает, что «мастеровые люди все делали для него даром, а большие люди подавали ему дары…» Жители псковских пригородов опасались ездить в Псков, дабы не попасться на глаза наместнику, а игумены из монастырей «убежали в Новгород». «Были наместники во Пскове, – заключает летописец, – свирепыми, яко львы, и люди их, яко звери дивные до крестьян».

Пока бояре враждовали друг с другом и расхищали государственную казну, юный Иван IV подрастал. Свою обиду и злость мальчик начал вымещать на бессловесных тварях. По словам бывшего друга, а затем идейного противника царя князя Андрея Курбского, юный Иван IV сбрасывал с крыш высоких теремов кошек и собак. Когда же он подрос, то начал скидывать и людей. С компанией сверстников юный великий князь скакал по площадям и рынкам на конях и начинал избивать встреченных ему по дороге горожан. Бояре одобряли жестокие забавы маленького государя, говоря: «О храбр будет сей царь и мужествен!»

Дворцовая борьба сопровождалась насилием, которое наблюдал и малолетний великий князь. Иван Васильевич был умен и сметлив, насилие глубоко впиталось в его сознание еще с детского возраста. В 13 лет он вынес свой первый смертный приговор, приказав убить главу боярской партии Шуйских – князя Андрея Михайловича Шуйского (1543). С тех пор, как пишет летопись, «начали бояре бояться, от государя иметь страх и послушание».

Убив в начале своего правления князя Андрея Шуйского, Иван Грозный как будто исчерпал свою ненависть к этому роду. В дальнейшем, даже в годы опричнины, ни один из представителей семьи Шуйских не был казнен. Правда, в феврале 1565 г. в числе первых жертв опричного террора были обезглавлены боярин князь Александр Борисович Горбатый-Суздальский, прославленный воевода, отличившийся при взятии Казани, и его сын Петр – родственники князей Шуйских. Однако сами Шуйские были в доверии у царя.

Сын правителя князя Ивана Васильевича – князь Петр Иванович – участвовал в Казанском взятии 1552 г., покорял марийские и удмуртские земли, в Ливонской войне взял Дерпт, Мариенбург и другие города. В 1564 г. военное счастье изменило князю Петру Ивановичу – в битве с гетманом Радзивиллом он был разбит, потерял коня и пешком пришел в соседнюю деревню. Литовские крестьяне, узнав русского воеводу, ограбили его и утопили в колодце. Тело Шуйского было погребено гетманом Радзивиллом в Виленском костеле, рядом с прахом великой княгини литовской Елены Ивановны, дочери Ивана III.

В конце 1560-х гг. останки Шуйского стали предметом дипломатической переписки между правительством Ивана Грозного и польско-литовскими «панами». В начале 1569 г. царю «били челом» князья Иван и Никита Петровичи Шуйские о том, чтобы царь позволил обменять тело их отца на тело жены литовского воеводы Станислава Довойны, умершей в русском плену и похороненной в Москве. Договоренность об этом была почти достигнута, но воспротивился виленский воевода, враг Довойны, и прах князя Шуйского так и остался на чужбине.

Сын князя П. И. Шуйского князь Никита погиб в 1571 г. Во время набега Девлет-Гирея на Москву татары подожгли город. В Москве начался страшный пожар. Население было охвачено паникой и бросилось из Кремля и Китай-города по Живому (наплавному мосту) через Москву-реку. В этой давке князь Никита попытался пробиться, но один из холопов князя Татева всадил в него нож, и князь умер от раны.

Старший брат князя Н. П. Шуйского князь Иван Петрович прославился героической обороной Пскова от войск польского короля Стефана Батория. Вместе со своим родичем князем Василием Федоровичем Скопиным-Шуйским князь Иван Петрович был отправлен в Псков, к которому в августе 1580 г. подошла армия польского короля. Героическая оборона Пскова продолжалась пять месяцев. Защитники города выдерживали жестокий огонь неприятельской артиллерии и сами активно обстреливали королевский лагерь из пушек, отражали приступы и уничтожали подкопы. Осаждавшие захватили одну из башен города – Свиную, – но псковские пушкари ударили по ней из знаменитой огромной пушки, носившей имя Барс, и взорвали ее. Телами поляков и литовцев, вперемешку с остатками башни и стен, наполнился доверху ров псковской крепости. Потеряв пять тысяч человек убитыми, король был вынужден отказаться от захвата Пскова. 1 декабря он покинул лагерь, поручив продолжать осаду гетману Яну Замойскому, но боевые действия велись вяло. Неудача под Псковом тяжело отразилась на военных и материальных ресурсах Речи Посполитой, и вскоре был заключен мир.

В начале правления царя Федора Ивановича князь Иван Петрович Шуйский вошел в регентский совет при государе. Он стал главой партии противников Бориса Годунова. Шуйские собирались нанести удар по основной опоре влияния Годунова: в 1586 г. Шуйские, заручившись поддержкой митрополита Дионисия и епископа крутицкого Варлаама, обратились к царю с тем, чтобы он, «чадородия ради», постриг свою жену Ирину Годунову в монахини, а сам вступил бы во второй брак. На стороне Шуйских выступили и видные московские купцы. Но Борису удалось одолеть своих противников. Вскоре митрополит Дионисий был отстранен от престола, князь Иван Петрович Шуйский и его родственники – братья князья Андрей, Василий, Александр, Дмитрий и Иван Ивановичи Шуйские – сосланы, а московские купцы Нагай и Голуб «с товарищи» казнены. В ссылке И. П. Шуйский и А. И. Шуйский были убиты своими приставами, первый – в 1588 г., а второй – в 1589 г.

После смерти князя Ивана Петровича главой рода стал князь Василий Иванович, внук казненного Андрея Частокола. Впервые он упоминается в источниках в 1574 г., когда был в числе голов в государевом полку в походе Ивана Грозного против крымцев. В 1580 г. князь Василий был дружкой царя на его свадьбе с Марией Нагой. Согласно некоторым известиям, Василий Шуйский, еще при Иване Грозном, обнаружил честолюбивые стремления относительно престола. Впрочем, это известие вполне может быть навеяно последующими событиями. В 1584 г. князь получил боярство, затем, вместе с другими Шуйскими, попал в опалу, потерпев поражение в придворной борьбе с Годуновым.

Борис Годунов опасался Шуйского, ему и главе Боярской думы князю Ф. И. Мстиславскому было запрещено жениться с тем, чтобы их род пресекся. Но в 1591 г. князь Василий был назначен главой следственной комиссии, посланной в Углич для расследования дела о смерти царевича Дмитрия, и он возвратился с решением, выгодным для Годунова: царевич «самозаклался» из-за небрежения Нагих. Брак князя Дмитрия Шуйского, брата Василия и Екатерины Григорьевны Скуратовой-Бельской, свояченицы царя Бориса и дочери Малюты Скуратова, укрепил союз Годунова с Шуйским.

Когда появились первые слухи о самозванце, принявшем имя «царевича Дмитрия Угличского», князю Василию Шуйскому пришлось для успокоения москвичей выходить на Лобное место и торжественно заверять и клясться в том, что царевич погиб в результате несчастного случая. Это не помешало ему потом вместе с другими боярами признать царское происхождение Лжедмитрия I. Вскоре после этого он стал душою заговора против самозванца и говорил, что новый царь – самозванец, а царевич Дмитрий убит по приказу Годунова. Таким образом, князю Василию приходилось, согласуясь с обстоятельствами, трижды менять свою точку зрения на судьбу и гибель царевича Дмитрия. Вряд ли его следует винить в этом, Василий Шуйский действовал так же, как и другие бояре, вовсе не стремившиеся к подвигам во имя истины.

Через два дня после убийства самозванца бояре – участники переворота – провозгласили царем князя Василия Ивановича Шуйского. Несомненно, Василий Шуйский имел гораздо больше прав на престол, нежели Борис Годунов и уж тем более безродный самозванец Гришка Отрепьев. Если рассматривать династическую ситуацию конца XVI в. с точки зрения традиционного княжеского права Древней Руси, то вслед за пресечением рода московских князей трон уже в 1598 г. должен был перейти к следующей по старшинству линии князей Шуйских. Однако в Смутное время действовали уже иные факторы.

Современники отмечают, что избрание нового царя не было делом всего народа, а результатом сговора узкой группы лиц. Троицкий келарь Авраамий Палицын пишет, что после провозглашения Василия Шуйского царем вся Россия «устроилась… в двоемыслии; одни любили его, другие же ненавидели».

Свое правление Василий Шуйский начал с обнародования уникального документа – Крестоцеловальной записи, которая гарантировала подданным царя соблюдение их прав – справедливый суд и предотвращение несправедливых ссылок и казней. «Василий Шуйский превращался из государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по законам» – так оценивал значение этого документа великий русский историк В. О. Ключевский. Крестоцеловальная запись могла бы изменить весь политический облик государства, однако эти обещания были лишь декларацией. Василий Шуйский создал при своем дворе атмосферу подозрительности и доносительства, часто нарушал Крестоцеловальную запись, ссылая, отправляя в тюрьмы и подвергая казням без справедливого суда и следствия. За царем прочно утвердилась слава человека бесчестного и склонного к интриге и обману.

Раскрывает атмосферу доносительства и неправого суда, процветавшего при Шуйском, донос на сторонников Василия Шуйского, поданный королевичу Владиславу. Согласно доносу, думный дворянин В. Б. Сукин «сидел в Челобитной избе и людей втайне сажал в воду (т. е. топил) по Шуйского веленью и сам замышлял»; стольник В. И. Бутурлин – «и на отца родного доводил»; стольники князья Г. Ф. Хворостинин, А. П. Львов, И. М. Одоевский и другие названы «шептунами». Подтверждается этим документом и известие о пристрастии Шуйского к колдунам: спальник И. В. Измайлов, наиболее близкий к царю человек, «был у Шуйского у чародеев и кореньщиков», т. е. приглядывал за чародеями и знатоками волшебных и ядовитых трав и кореньев.

Современникам казалось, что именно в нарушении Шуйским своей присяги скрывается причина бедствий, постигших Русское государство при этом государе. Другие думали, что причиной наступивших смут является поспешное возведение Шуйского на трон узким кругом сторонников, без участия «всей земли», т. е. всего населения страны. Как бы то ни было, в первые месяцы после смерти Лжедмитрия I его призрак обрел силу и значение, вновь стал знаменем для недовольных и мятежников. Царь Василий Шуйский принял все меры для того, чтобы предотвратить развитие самозванческой авантюры: обезображенный труп Лжедмитрия, три дня пролежавший на площади, был брошен в скудельницу, а затем сожжен и прах забили в пушку и выстрелили из нее в сторону Польши. В то же время царевич Дмитрий был признан святым мучеником, убитым по приказу злодея – Бориса Годунова. Но это не помогло.

На окраинах государства начались восстания против царя. Имя «царя Дмитрия», чудесным образом вновь восставшего из мертвых, стало знаменем, объединившим всех недовольных воцарением боярского государя. Вскоре появился и вождь – бывший боевой холоп Иван Болотников, принявший имя воеводы «царя Дмитрия».

Успехи Болотникова впечатляют. Через несколько месяцев он стоял уже под стенами Москвы и угрожал царскому войску, обессиленному дезертирством и плохим командованием. Но счастье оказалось на стороне Шуйского. В мятежной армии произошел раскол, и вожди рязанского дворянского ополчения, составлявшего значительную часть восставших, Истома Пашков и Прокофий Ляпунов, во время решающих сражений под Москвой перешли на сторону царя. Болотников был разбит и отступил к Калуге, откуда перешел в Тулу. Царь Василий проявил мудрость и стремление к примирению – сложившие оружие казаки Болотникова были приняты на государеву службу и получили жалованье. Но «воры», взятые в плен в бою, были утоплены. Осадой Болотникова в Туле руководил сам царь. Мятежники отчаянно оборонялись, нанося значительный урон вражеской армии, но через несколько месяцев осады в городе начала сказываться нехватка съестных припасов, а затем наступил голод. «Жители поедали собак, кошек, падаль на улицах, бычьи и коровьи шкуры», – пишет участник тульской обороны К. Буссов. По совету муромского дворянина Фомы Кравкова осаждавшие преградили течение реки Упы, и Тулу стала заливать вода.

Положение болотниковцев стало отчаянным, вода залила остатки съестных припасов, началось дезертирство и возмущение против руководителей обороны – Болотникова и его союзников. Защитники крепости вынудили Болотникова вступить в переговоры с Шуйским и капитулировать. Царь обещал вождям восставших неприкосновенность, но не сдержал своего слова – все они были казнены.

Едва очаг смуты, полыхавший в Туле, был с большим трудом затушен, как пламя мятежа разгорелось на окраинах государства. Терские казаки, создавшие Лжепетра, выдвинули нового самозванца – «царевича Ивана-Августа», «сына» Ивана Грозного от брака с Анной Колтовской. Этому самозванцу покорились Астрахань и все Нижнее Поволжье. Вслед за ним появился «внук» Грозного, «сын» царевича Ивана Ивановича «царевич Лаврентий». В казачьих станицах самозванцы росли как грибы: явились «дети» царя Федора – «царевичи» Симеон, Савелий, Василий, Клементий, Ерошка, Гаврилка, Мартынка. Но главную опасность представлял появившийся в Литве зимой 1607 г. новый «царь Димитрий», вошедший в историю как Лжедмитрий II, или Тушинский Вор.

Самозванец выступил в поход в сентябре 1607 г. и двинулся на помощь осажденной Туле. В день ее капитуляции он находился уже в Козельске, но успел оказать помощь осажденным и в страхе перед царским войском бежал на Северщину. Весною 1608 г. самозванец выступил в поход на Москву. Главнокомандующим армии из казаков, поляков и уцелевших болотниковцев стал литовский магнат князь Роман Рожинский. Начальствовали над казаками полковник Александр Лисовский и атаман Иван Заруцкий. Разбив под Болховом армию, которой командовал брат царя боярин Дмитрий Шуйский, самозванец подошел к Москве и стал лагерем в Тушине, от чего и получил от современников прозвание Тушинского Вора.

Началось длительное противостояние между Лжедмитрием II и Василием Шуйским. Москва оказалась в кольце осады, правда, не сомкнутом. Между враждующими лагерями происходили жестокие бои, но далеко не все москвичи проявляли желание умирать за царя Василия. Из Москвы в Тушино начали перебегать князья, стольники, служилые люди, дьяки.

Царь Василий пытался остановить измену. Он предложил служилым людям либо оставаться в Москве и целовать крест в знак своей верности, либо честно оставить осажденный город и перейти в Тушино, но не бежать обманом. Многие изъявили желание умереть за царя, но уже на другой день некоторые из клявшихся быть верными Шуйскому отъехали в Тушино. Попытка сплотить служилое сословие оказалась неудачной. В то же время на стороне Шуйского активно выступал патриарх Гермоген, рассылавший по городам грамоты с призывами служить истинному царю и не уклоняться на вражескую прелесть. Пока Тушинский Вор стоял под Москвой, его войска грабили страну, совершая дальние походы на северо-восток. На сторону самозванца перешли или были взяты города Переславль, Ярославль, Кострома, Вологда, Владимир, Суздаль, Муром, Касимов, Арзамас и другие.

Василий Шуйский обратился за помощью к шведскому королю Карлу IX. В Новгород для переговоров со шведами был послан родственник царя – молодой князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (сын князя Василия Федоровича, руководившего псковской обороной наряду с князем И. П. Шуйским), успевший к тому времени проявить себя как талантливый воевода. Ему удалось привлечь на русскую службу наемную армию в 15 тысяч шведов, немцев, шотландцев и других выходцев из Западной Европы и собрать в северных областях русское ополчение в 3 тысячи человек.

10 мая 1609 г. он двинулся из Новгорода «на очищение Московского государства». Но перед этим посланные Скопиным-Шуйским воеводы сумели отбить у тушинцев Вологду, Ярославль и некоторые другие северные города. В нескольких боях Скопин-Шуйский разбил главные силы Тушинского Вора. По пути следования Скопина-Шуйского к Москве его армия пополнялась отрядами из освобожденных городов. Тушинский гетман Ян Петр Сапега, опасаясь наступающего русского войска, снял осаду с Троице-Сергиевого монастыря, в жестоких боях и штурмах длившуюся почти четыре месяца.

12 марта 1610 г. князь М. В. Скопин-Шуйский вступил в Москву и был встречен ликующим народом. Но среди торжествующей толпы сердце одного человека наполнялось злобой и ненавистью. Это был князь Дмитрий Иванович Шуйский – брат царя и бесталанный воевода, проигравший множество сражений. Он обоснованно опасался молодого воеводы – в случае смерти бездетного царя Василия князь Дмитрий должен был занять трон, но огромная популярность Скопина-Шуйского внушала царскому брату опасение, что народ провозгласит его наследником, а затем и царем. Некоторые источники свидетельствуют, что и сам царь Василий опасался Скопина-Шуйского.

Подробно излагает дальнейшие трагические события «Писание о преставлении и погребении князя Скопина-Шуйского», согласно которому, на крестинах княжича Алексея Воротынского крестная мать – «злодеянница» княгиня Екатерина Шуйская (как уже говорилось выше, она была дочерью Малюты Скуратова) – поднесла своему куму – князю М. В. Скопину-Шуйскому – чашу с ядом. Молодой полководец проболел несколько дней и скончался 23 апреля 1610 г. С плачем и криками толпы народа проводили тело князя на погребение в царскую усыпальницу – Архангельский собор. Царя, и прежде не пользовавшегося особой любовью, со смертью Скопина-Шуйского стали ненавидеть как виновника его гибели.

Тушинский стан со смертью Скопина-Шуйского ободрился. Но Лжедмитрий II, как и Василий Шуйский, чувствовал себя неуютно в своей «столице». В сентябре 1609 г. король Сигизмунд III объявил войну России, заключившей союз с его злейшим врагом и племянником – шведским королем Карлом IX, лишившим Сигизмунда шведского трона. 1 октября король появился под стенами Смоленска, и началась героическая оборона этого города, которую возглавлял боярин Михаил Борисович Шеин.

Постепенно среди поляков, окружавших самозванца, возник план: передать его в руки короля, а самим выступить на стороне Сигизмунда III и добыть ему или его сыну Владиславу московскую корону. Поляки и некоторые русские тушинцы вступили в переговоры с королем. Самозванец подвергся домашнему аресту, но сумел бежать из Тушина в Калугу, где вновь привлек к себе множество сторонников – казаков, русских и часть поляков – и повел войну уже с двумя государями: царем Василием и королем Сигизмундом. Тушинский стан опустел, сторонники короля уехали к нему под Смоленск, а сторонники самозванца – в Калугу.

Василий Шуйский отправил против поляков князя Д. И. Шуйского и иноземных наемников во главе с шведским полководцем графом Я. Делагарди. 24 июня Дмитрий Шуйский был разбит в битве с польским гетманом С. Жолкевским у села Клушина под Можайском. Причиной поражения была измена иноземных наемников, которым Дмитрий Шуйский не захотел выплатить жалованье, отговариваясь отсутствием денег. Клушинское поражение решило судьбу Василия Шуйского. 17 июля в Москве начались волнения. Согласно летописи, московские «воры» сговорились со сторонниками калужского самозванца о том, что они откажутся от Лжедмитрия II: «а мы де все отстанем от московского царя Василия», и все вместе выберем царя. Толпа заговорщиков во главе с Захарием Ляпуновым пришла во дворец, и Ляпунов начал выговаривать царю: «Долго ль за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твое правление, сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уже о себе как-нибудь помыслим».

Шуйский уже не в первый раз испытал подобное. В феврале 1609 г. князь Р. Гагарин, Т. В. Грязной, М. А. Молчанов и другие также пытались «ссадить» его с престола, царь мужественно вышел им навстречу, и мятежники бежали. Но на этот раз все было по-иному. Царь отвечал Ляпунову бранью и схватился за нож. Захарий – мужчина высокий и сильный – выкрикнул в ответ: «Не тронь меня, а то как возьму в руки, так и сомну всего!» Заговорщики вывалились из дворца, но не затем, чтобы отступить. За Москвой-рекой, у Серпуховских ворот, собрались толпы народа, и здесь было решено бить челом царю, чтобы оставил престол, потому что из-за него льется кровь христианская. Свояк Шуйского, князь И. М. Воротынский, был послан в качестве парламентера и добился от Шуйского согласия оставить престол, а довольствоваться уделом, состоящим из Нижнего Новгорода.

Обрадованные москвичи бросились к тушинцам требовать, чтобы и те низвергли Лжедмитрия II. Но те лишь посмеялись над ними: «Что вы не помните государева крестного целования, царя своего с царства ссадили, а мы за своего готовы умереть». Патриарх Гермоген пытался воспользоваться этим и потребовал, чтобы царю Василию вернули трон, но зачинщики мятежа не могли смириться с этим. Утром 19 июля они пришли на двор царя Василия и насильно постригли бывшего царя и супругу, царицу Марию Петровну, в монахи. Шуйский не хотел постригаться и не говорил слова отречения от мира, как положено согласно обряду. Заговорщиков это не смутило, вместо царя произнес слова отречения князь Василий Тюфякин. Патриарх Гермоген не признал этого пострижения, а утверждал, что монахом должен быть Тюфякин, но с мнением владыки никто не считался. В Москве установилась Семибоярщина – боярское правление. «Седьмочисленные бояре», опасаясь наступления Лжедмитрия II, поспешили заключить договор с С. Жолкевским о призвании на русский престол польского королевича Владислава. Войско Жолкевского вступило в Москву, а бывший царь Василий, его супруга и братья, Дмитрий и Иван, увезены в Польшу.

Польские источники подробно описывают королевскую аудиенцию, данную Шуйскому в Варшаве 29 октября 1611 г. После речи Жолкевского, восхвалявшего счастье и мужество короля, Шуйский низко поклонился и поцеловал королевскую руку, а братья его били челом до земли.

Однако русские летописи описывают дело совсем по-другому. Согласно одной из них, на требование поклониться королю царь Василий отвечал: «Не подобает московскому царю кланяться королю; то по Божественной воле приведен я в плен; не вашими руками взят, но московскими изменниками, своими рабами был отдан».

Даже в далекой Сибири вспоминали о плене царя Василия и приписывали ему не свойственное мужество и не существовавший подвиг. Царь Василий, согласно Сибирскому летописному своду, отвечал королю: «…Сам ты король поклонись мне, царю московскому, поскольку я глава тебе». Король же разъярился, отослал его в Польшу и там уморил мученической смертью.

Царь Василий провел последние годы жизни в польском плену и скончался в 1612 г. Над его могилой поляки возвели пышную гробницу, украшенную надписями, восхваляющими торжество Речи Посполитой над Московией. Тело Василия Шуйского было выдано русскому послу – князю А. М. Львову – по настоятельному требованию царя Михаила Федоровича в 1635 г. Царский наказ предписывал давать выкуп за тело царя Василия в огромную сумму – до 10 000 рублей, но послам удалось лишь ограничиться богатыми подношениями польским вельможам, и дело было улажено. 10 июня гроб с телом Шуйского, его брата Дмитрия и его жены Екатерины был торжественно встречен на подъезде к Москве, в Дорогомилове. Государь встретил тело у Успенского собора, а на другой день состоялось погребение.

Лишь младший из Шуйских, боярин князь Иван Иванович, возвратился живым из польского плена (1620). На Избирательном соборе его имя называлось в числе возможных кандидатов в цари, однако всерьез кандидатура князя Ивана Шуйского участниками собора не рассматривалась. После правления царя Василия Шуйского, сопровождавшегося многочисленными бедствиями, сторонников у царя из этого рода не было. Правда, уже при царе Алексее Михайловиче в Польше появлялись самозванцы, называвшие себя «царевичами» и детьми Василия Шуйского – Семеном и Иваном. Оба были вытребованы московским правительством – первый попался в Молдавии, второй после долгих странствий оказался в Германии – и казнены. Человек, принявший имя Ивана Шуйского, – беглый подьячий Тимофей Анкудинов – был необыкновенно талантлив и образован для своего времени. Во время заграничных скитаний он выучил несколько языков, знал астрологию и астрономию, писал стихи. Однако это не спасло его от мучительной казни в декабре 1653 г.

Князь Иван Иванович Шуйский не дожил до появления своих мнимых племянников. При царе Михаиле Федоровиче он

руководил Владимирским Судным приказом и скончался в 1638 году, не оставив потомства. Но род Шуйских не пресекся. Согласно польским генеалогическим справочникам, в Польше существовал род князей Шуйских, католиков, происходивший от князя Ивана Дмитриевича, в 1566 г. бежавшего из России в Литву. Возможно, этот род продолжается и ныне.

| |

На смену Рюриковичам в эпоху Смуты могли прийти вовсе не Романовы, а династия Шуйских . Во всяком случае, прав на престол у них было не меньше. Если бы такое случилось — превратился бы в некрополь представителей царской фамилии.

Шуйские — древний суздальский род, ведущий свою родословную от князя Андрея Ярославича, брата . В 1403 году они получили от великого Московского князя Василия I в удел город Шую (ныне в Ивановской области), которым владели на протяжении 200 лет. Тем не менее, связь с Суздалем Шуйские не порвали.

Шуйские - сановники и полководцы

Похороненные в Богородице-Рождественском соборе представители этого рода оставили заметный след в отечественной истории, .

Андрей Михайлович Шуйский, по прозвищу Честокол

Среди них и воевода Андрей Михайлович Шуйский, по прозвищу Честокол (? — 1543). В 1539—1540 годах он занимал должность наместника в Новгороде и Пскове. Затем вернулся в Москву и возглавил боярское правительство при малолетнем царе Иване IV (в будущем — Грозном).

Характером Шуйский отличался скверным, не раз избивал своих противников. Конец его был ужасным. Еще не венчанный на царство 13-летний великий князь Иван Васильевич обвинил Шуйских в том, что они «безчиние и самовольство чинят», и повелел отдать Андрея Михайловича псарям, «и псари взяша и убиша его».

Влияние рода на принятие государственных решений на долгие годы оказалось ослаблено. В то же время воеводы из семейства Шуйских продолжали играть заметную роль в русском войске.

Федор Иванович Скопин-Шуйский

В Богородице-Рождественском соборе нашел свое последнее пристанище и двоюродный племянник Андрея Михайловича Честокола — Федор Иванович Скопин-Шуйский (? — 1557). В 1530-е годы он служил воеводой в Вязьме и Коломне. После казни своего родственника находился в ссылке, но в скором времени Иван Грозный вернул его оттуда и назначил первым воеводой Большого полка в Костроме.

В 1547 году Федор Иванович активно участвовал в бунте против Глинских — родственников Ивана Грозного по материнской линии, после чего гегемонии Глинских был положен конец. В дальнейшем Федор Иванович ничем особым себя не проявил.

Василий Федорович Скопин-Шуйский

Один из самых заметных военных деятелей второй половины XVI века — сын Федора Ивановича Василий Федорович Скопин-Шуйский (? — 1595 или 1597). В 1570 году он стал воеводой Сторожевого полка и отправился на Ливонскую войну.

В течение десяти лет (1574—1584) был наместником в Пскове, в 1581 году участвовал в обороне города от войска осаждавшего его польского короля Стефана Батория. Отразив около 30 штурмов, псковичи не сдали город и помешали дальнейшему продвижению врага по Русской земле.

Позже Василий Федорович был наместником в Новгороде, Нижнем Новгороде и Каргополе, первым воеводой Большого царского полка. В конце 1580-х годов обвинил Шуйских в измене царю Федору Иоанновичу. Для Василия Федоровича опала ограничилась тем, что у него отобрали каргопольское наместничество.

Он участвовал в походе на Ивангород в ходе русско-шведской войны 1590—1595 годов, недолгое время в 1593 году управлял Владимирским судным приказом. Перед смертью принял иночество с именем Иона.

Шуйские на вершине власти

Василий Иванович Шуйский

Самым известным представителем рода Шуйских стал внук Андрея Честокола Василий Иванович (1552— 1612). После смерти Ивана Грозного в 1584 году он некоторое время возглавлял Московскую судную палату. В 1591 году руководил расследованием , настаивая на том, что причиной этой смерти явился несчастный случай.

В 1605 году Василий Иванович разбил войска Лжедмитрия I, но не помешал тому занять московский престол. После того как самозванца убили в ходе народного восстания 1606 года, Шуйского избрали . Однако он так и не смог справиться со Смутой. В 1610 году поляки свергли и захватили его, спустя два года бывший самодержец умер в польском плену. В отличие от родственников, его похоронили в — усыпальнице царей и великих князей.

Иван Иванович Шуйский, по прозвищу Пуговка

Последний заметный представитель рода Шуйских — брат царя Василия Иван Иванович Шуйский, по прозвищу Пуговка (1566—1638). В годы правления своего брата он проявил себя как крайне неудачливый полководец, потерпевший поражение от отрядов Ивана Болотникова в 1607 году. В 1610 году его, как и других Шуйских, вывезли в Польшу, где он пробыл до 1619 года. Вернувшись на родину, возглавил Московский судный приказ. Последние годы жизни провел в монастыре.

В дальнейшем род Шуйских пресекся и сошел с исторической арены. Но сложись обстоятельства по-другому — Василий IV мог основать новую царскую династию.